Миллионка.Хайшенвей ??? Haishenwai.Книга третья

Мутовчийская Ирина Зиновьевна

– Вот это… - девочка поскребла пальцем по масляному пятну, - вылилось у тебя изо рта?

– Из носа, из ушей и даже, по-моему, из глаз!

– Но я совершенно не понимаю, почему это произошло! Когда со мной заговорила Сяй-Линь, ничего подобного не произошло!

– Загадка.
– Сокрушенно вздохнул, еще раз оглядев свою рубашку, Гриша.

– А меня вот что смущает, - проговорил Елистрат Федорович, вклиниваясь в разговор ребят, - если ты, дочка, дашь весточку родне на Эгершельде, дядька твой каторжник, вмиг узнает и опять начнет охоту на тебя! И грешно не успокоить людей, которые молят об упокоении твоей души каждый день, и опасно!

– Это родственники моей мамы, они не общаются с тетей Ниной и дядей Андреем.

– Ну, тогда, ладно. А то я волнуюсь…А, эта карта, о которой говорил мне Гриша, ты хорошо ее спрятала?

– Она в катакомбах. Дядьке Андрею и его бандитам ее ни за что там не найти!

– Ну и слава богу! Вот мы и доехали! Выходи дочка. Не бойся, здесь тебя никто не обидит!

Вечер

прошел тихо и по-домашнему. Лена постепенно разобралась, кто есть, кто. Кто родная дочь, кто приемная. Кто нянюшка, а кто бабушка. На удивление Гриши только его родная сестра Сонюшка, не приняла почему-то Елену. Она смотрела на Елену волком, а когда та попыталась заговорить с малышкой, заревела и убежала в детскую. Пожав, удивленно и совсем по-взрослому, плечами, за Сонюшкой убежала Лариса. Взрослые с недоумением посмотрели на поникшую Елену.

Повисла тишина. Наконец тишину прервала парализованная бабушка Сонюшки и Гриши.

– Ты, барышня, не серчай на Соньку! Глупая она еще и маленькая!

Прошли почти сутки с момента возвращения Елены.

В доме Елистрата Федоровича, на уровне крыши, была крытая галерея, где теплым летним вечером приятно было сидеть и просто наблюдать, как молодой город постепенно погружается в темноту. Здесь и устроились Гриша и Елена. Их разговор несколько раз прерывался нянюшкой, Елистратом Федоровичем, раза три прибегала Лариса. Только Сонюшка, сидела в детской и непонятно почему плакала. Бабушка сидела рядом с малышкой и терпеливо ждала, когда внучка успокоится.

На улице пошел дождь и под его монотонный стук, Гриша рассказал о событиях пятимесячной давности, которые Елена пропустила, находясь неизвестно где. Во время своего рассказа, Гриша, несколько раз порывался расспросить девочку, где она была все это время, но так и не решился. Рассудив, что когда придет время, девочка сама все расскажет, он уже ни о чем не задумываясь, продолжил свои воспоминания.

– …а потом Павел стал уменьшаться!

– Как это?

– Ну, стал совсем маленьким! Почти годовалым!

– А что сделали Толи, и его дядя?

– Они укутали Пашку в его же одежду, которая естественно стала ему ну очень большой, и побежали, …Догадайся, куда?

– Это так сложно!
– засмеялась Елена, - так сложно догадаться.

– Ну, так угадай!
– подзуживал ее Гриша, - угадай!

– Да ну тебя, Гришка! Что ты думаешь, что если меня не было здесь столько времени, я поглупела!? Есть только одно место, куда надо бежать в таких случаях!

– Ну и куда?

– В катакомбы конечно!

– Даже неинтересно, хоть бы вид сделала, что не догадываешься!

– Ну не тяни, рассказывай!

– Пока они добежали, Пашка превратился в настоящего младенца! Истошно орал и обделался несколько раз, прямо на Толи!

Представив эту картину, Лена долго хохотала, потом успокоилась и спросила:

– Успели они его донести?

– Ты догадалась?

– А что тут догадываться! Если часы начинают идти не в ту сторону, то жди беды!

– Ну и что же ты не спрашиваешь, как обстоят дела с Павлом сейчас?

– Боюсь, - сразу посерьезнев, ответила Лена, - боюсь услышать самое страшное!

– Ну, до страшного, слава богу, дело не дошло! Они успели добежать до входа в катакомбы. Семь суток Толи и Кенрю сидели в катакомбах вместе с Павлом, лишь на короткое время поднимаясь на поверхность, чтобы купить какой-то еды, да подышать свежим воздухом. Несколько раз их навещали Енеко и Си. Я узнал о событиях с Павлом лишь к шестому дню пребывания этой троицы под землей. И то лишь потому что Толи понадобился кто-то, кто мог бы принести Павлу новый комплект одежды, старый был уже не пригоден для носки. А на седьмой день прибежала Сяй-Линь и рассказала нам страшную историю твоего исчезновения. Я переживал, но тяжелее всех это известие перенесла Си. Утром на седьмой день, Толи, Кенрю и Павел, впервые за все эти дни все вместе поднялись на поверхность, а Си, наоборот, спустилась вниз. Толи и Кенрю очень исхудали, но светились от радости. Павел выглядел как обычно, но стал очень молчаливым. Си спустилась на нижний уровень и просидела там целый день. Никакие уговоры не действовали. Поднявшись через день на поверхность, она велела Сяй-Линь собрать нас всех. Оробевшая Сяй-Линь поспешила выполнить приказ Си.

У Си так и не восстановился ее чудесный голос. Петь она больше не могла. Она разговаривала, как все мы, но очень тихо. Так тихо, что нам все время приходилось напрягать слух. Может поэтому каждое слово Си так врезалось в память и вряд ли когда-нибудь забудется. Обведя нас всех внимательным взглядом, девочка сказала

– Прежде, чем я вам расскажу все, вы должны уяснить вот что, - Си помолчала, - я не хотела такого знания, но оно пришло ко мне само! Я хотела только в тишине поскорбеть по погибшей подруге, но неожиданно узнала то, что наверно было не предназначено для меня, но открылось мне. Не надо было мне спускаться в катакомбы, почему я вас не послушалась? Там, в глубинах земли, я нашла зеркало. Вернее, я и не искала его, оно само позвало меня, как позвала Толи его книга. Я сидела и думала о Елене, как вдруг почувствовала, что что-то раздражает меня. Приглядевшись, я увидела вдалеке всполохи света, блики. Яркие блики появлялись и исчезали. Это все продолжалось долго, пока я не решилась и не

вышла из своего подземного дома. Выйдя, я побрела по широкой улице, туда, к манящим бликам. Дома вдоль дороги стояли и смотрели на меня своими прорезями. Блики становились все ярче и, наконец, я поняла, что дошла. Не знаю, как, но видно я и не заметила, что дорога стала подниматься вверх, и я оказалась близко от поверхности земли. Одна из стен подземелья была частично разрушена и оттуда бил яркий солнечный свет. Но ни это привлекло мое внимание, а маленькое красивое зеркало на витой петельке. Это оно бросало вокруг блики и солнечные зайчики, которые и привели меня сюда. Когда я повернула зеркало к себе и заглянула в его глубину мне показалось, что я смотрю в колодец и его блеск утягивает. Стряхнув наваждение, я посмотрела еще раз на свое отражение. На этот раз зеркало показало лишь мое лицо, незначительное лицо, лицо полукровки.Присмотревшись к зеркалу я увидела, что в нем нет ничего особенного. В темноте подземного города, оно выглядело как обычное зеркало. Ноги несли меня дальше, а глаза не могли оторваться от массивной бронзы, покрывшей зеркало. Солнце брызнуло сквозь осыпь и попало на поверхность зеркала. Под солнечными лучами зеркало моментально стало прозрачным, и я увидела сквозь него. Узоры и иероглифы, нанесенные на внутреннюю сторону зеркала засверкали так, что стало больно глазам. Узоры появлялись и исчезали, чтобы в следующий момент переплестись в совершенно новый орнамент. А иероглифы...Иероглифов было двенадцать. Вероятно, это были старинные иероглифы. Похожие одновременно на японские, китайские и корейские, и, все же, не принадлежащие ни к одному из этих языков. Стоило лучу упасть на поверхность зеркала, как иероглифы проступили на лицевой стороне и отразились на стене одного из домов, где я отчетливо их увидела. Да, забыла сказать, на внутренней поверхности зеркала есть календарь по месяцам года. На внутренней стороне изображены двенадцать животных. Но вернемся к подземелью. Я долго играла с зеркалом и вертела его во все стороны, забыв на несколько мгновений про свои беды, но в один из моментов я вгляделась в его глубины и уже не смогла оторваться. И вот глядя в это зеркало, я увидела будущее. Я считаю вас всех своими друзьями, ближе вас для меня сейчас нет никого, но пройдет немного времени, и мы все будем вынуждены расстаться навсегда. Мы потревожили шамана киданей. Войска двух народов не ушли в небытие, как мы думали. И кидани и чжурчжэни были воинственной нацией. Мы сами, своими руками, своими мыслями, волей, выпустили на поверхность, то, что спало столько веков. И ничего теперь не изменить. Через несколько лет начнется война, в которой Россия потерпит поражение. Пройдет еще какое-то время и начнется самая страшная война за всю историю нашей страны. Брат будет убивать брата, сын пойдет против отца. Людей будут сжигать в топках, будут травить газом, будут миллионами расстреливать. Будут, - Си хотела рассказать еще что-то, но лицо ее исказила судорога и она потеряла сознание.

Все начали суетиться над девочкой, но она довольно долго не могла придти в себя. А когда очнулась, не могла ничего вспомнить. Она и нас то не всех вспомнила. Последние ее воспоминания обрывались на событиях, связанных с платьем, которое она украла у мадам Харуко. Она упрямо стремилась вернуться в тот дом, где жила с отцом, никак не воспринимая наши слова о том, что ее отец уехал, и там живут другие люди. И только убедившись в этом, она поверила в свою большую беду. Енеко почти насильно увела Си домой. Прошло два месяца. Предсказание Си, которое не очень нас тронуло, стало постепенно забываться, тем более что зеркало, которое она нам показала, при ближайшем рассмотрении показалось нам обыкновенным зеркальцем и не желало показывать никакие чудеса. И вот однажды нас опять собрал Толи, чтобы сообщить нам, что Си пропала. Ее искали на всех уровнях подземелья, но не нашли. Замороченные всеми этими подземными чудесами, мы не догадались, что причина исчезновения Си связана с чем-то реальным. Две недели Си не было, и вот однажды ночью она постучала в дом Енеко. Пока Енеко успокаивала подругу, Толи, созвал всех остальных ребят. Трясясь и всхлипывая, девочка рассказала друзьям о своих злоключениях.

– Все эти две недели я пряталась в Корейской слободе. Вы же знаете, что наполовину я кореянка и у меня в корейской слободе живут очень дальние родственники. Не то чтобы они не хотели бы меня приютить, но в соломенной времянке их живет двенадцать человек, и поэтому я даже не пыталась обременять их своим родством. У тебя, Енеко, в тот вечер сильно болела голова и поэтому я пошла прогуляться одна, но представьте мое удивление, когда ко мне подбежала троюродная сестра и шепотом пригласила следовать за ней. Я не люблю корейскую слободу.Хотя, помню, в детстве, мне так нравились эти дворы с глинобитными стенами, но стоило зайти внутрь, все очарование пропадало. Там было еще ужаснее, чем на Миллионке. Внешний вид этого квартала поражал своей не ухоженностью! Узкие, грязные улицы, в которых преобладали маленькие дома корейского типа, находятся внутри двориков. Более зажиточные корейцы живут в домах русского типа. Но такие дома редкость. Грязь в слободке даже более непролазная, чем на Миллионке, что совершенно необъяснимо и не соответствует натуре и привычкам корейцев. Так как соотечественники, по словам моей мамы, по натуре большие чистюли и внутренность их жилищ, на родине, в Корее, поражает своей, почти маниакальной, чистотой.