Миллионы в пещере
Шрифт:
Я согласился. Госпожа Ахтмайер метнулась на кухню, и тут я заметил, что запах парного молока, смешанного с мылом, исходил не только от нее. Казалось, вся комната пропитана этим запахом. Я понюхал кактус, мой кактус, и от него уже исходил тот же одурманивающий запах. А госпожа Ахтмайер уже вернулась с кофейником в руках и, разливая кофе, ни на секунду не умолкала.
– Во всем мире у меня остался только один кузен, но он переехал туда, - понизила до шепота голос госпожа Ахтмайер.
– Он живет там, - госпожа Ахтмайер махнула рукой по направлению к стене, где висел белый, расшитый синими нитками ковер, посреди которого красовалась фотография Михеля верхом на лошади.
– Он живет
– И что же ваш кузен?
– спросил я, чтоб поддержать разговор.
– Он живет у красных, - с обреченным лицом повторила госпожа Ахтмайер.
– Представляете? Я вам налью еще чашечку, господин Друльк, я так рада, что вы ко мне заглянули!
О том, что было между нами, - ни намека. И снова я подумал: да была ли она, ночь нашей любви?
– И что же ваш кузен?
– повторил я, чтоб не выдать моих сомнений.
– Он пишет, что живет совсем недурно. Кузен уехал туда потому, - госпожа Ахтмайер снова с обреченным выражением повернулась к расшитому коврику, - по-тому, что не хотел, чтоб его сыновей взяли в армию. Ведь у нас всех мужчин берут в армию, в полицию, во всякие общества и союзы, а теперь еще устраивают оборонные отряды для охраны огородов… Уже и пушки для этих отрядов привезли. Моему соседу, дедушке Отто, в его девяносто четыре года тоже скоро автомат дадут. Это же с красными готовятся воевать? Так ведь уже воевали, а что из этого вышло? Одно горе, одно горе!
Нелегко было прервать поток красноречия госпожи Ахтмайер и перейти к тому, из-за чего я сюда пришел. Я стал проявлять большой интерес к фотографиям Михеля, каждую долго рассматривал, восхищался его мужественной внешностью, выразительностью его оловянных глаз и статностью его жеребца.
Госпожа Ахтмайер умиленно улыбалась и согласно кивала головой, принимая как должное мое восхищение.
Продолжая рассматривать фотографии, я сказал:
– Дорогая госпожа Ахтмайер, не продадите ли вы мне вот этот и этот портрет вашего незабвенного супруга?
– я указал на фотографии, под которыми крупными буквами Михель начертал какие-то письмена и расписался.
– И еще я бы вас попросил, милейшая госпожа Ахтмайер, не продадите ли вы мне какие-нибудь документы вашего супруга, у вас же их много, а я вам дам за них хорошую цену.
– Но зачем вам?
– последовал неизбежный вопрос. Госпожа Ахтмайер была удивлена.
– А затем, - был уже готов ответ, - а затем, что я решил основать музей славы героев Кессельбурга.
– Славы!
– всплеснула своими полными руками госпожа Ахтмайер.
– Так ведь их же побили!
– Ничего не значит, - заверял я.
– Решительно ничего не значит.
– И, чтоб сократить переговоры, назвал цену - вряд ли и живой Михель стоил этих денег.
Однако госпожа Ахтмайер стала со мной торговаться. Пришлось прибавить. Госпожа Ахтмайер вошла во вкус, она стала предлагать еще и еще фотографии Михеля и даже его письма тех времен, когда он был счастливым женихом, и, конечно же, его медали. Она была огорчена, когда я отказался от писем, а фотографий взял всего две да еще один документ, из которого следовало, что Михель был в унтер-офицерском чине. Музей героев в большем не нуждался.
И я и госпожа Ахтмайер были так увлечены нашей сделкой, что забыли обо всем другом. Прощаясь со мной в темной передней, госпожа Ахтмайер внезапно обняла меня полными руками и, прижавшись ко мне грузным телом, приникла к моим губам. Была, была ночь любви, уверился наконец я неодобрением подумал, что романтические чувства почтенной женщины не помешали ей помнить о своей выгоде - она сумела взять за фотографии неплохую цену, и я проникся к ней еще большим уважением.
Сделка с госпожой Ахтмайер оказалась хорошим началом. Через некоторое время нам удалось собрать изрядное количество фотографий и документов. И едва мы успели представить их Фаренвагу, как произошло событие, изменившее мою судьбу.
Глава 20
Я СНОВА МИЛЛИОНЕР
Гарри Гент ворвался ко мне утром, когда я еще был в постели, и швырнул на одеяло ворох газет. Это были виспутинские газеты. И в этих газетах несколько страниц были посвящены мне! Собственно, это теперь был уже не я, это был другой, это был тот, кем я был когда-то, словом, речь шла о Гиле Туке!
Огромные заголовки, фотографии сообщали миру сенсационную новость - известный миллионер Гиль Тук, не так давно трагически погибший, оказался жив. Гиль Тук подал в суд, он утверждает, что его завещание, по которому все его имущество получил пес Цезарь, могло войти в силу только после его смерти, и требует вернуть ему деньги. Знаменитый юрист Мэй-Клин заявил, что Гиль Тук получит свои деньги, и взялся защищать его интересы. Глава юридической фирмы «Стрик и племянники» Стрик-старший возражает Мэй-Клину! Стрик-старший согласился защищать интересы Цезаря!
«Гиль Тук уверен в успехе!» - это стояло под фотографией бандитской физиономии моего старого знакомого Питера Друлька.
«Гиль Тук уверен в успехе!» - Питер Друльк смеялся во всю свою могучую глотку. Я как будто слышал громовой его хохот. «Ну, что ты скажешь?
– подмигивал мне с газетного листа тот, кто однажды похитил мое имя и теперь собирался похитить мои миллионы.
– Хорошо я тебя обработал, что ты скажешь?»
– На вас лица нет, друг мой Питер, - заговорил Гент.
Меня взорвало.
– К черту!
– закричал я.
– К черту Питера! Гиль Тук - это я! Это я!
– Тсс-тсс!
– пытался меня утихомирить Гарри.
– Друг мой Гиль, великие решения нельзя принимать в запальчивости, иначе легко проиграть последнее. Вспомните Тарквиния Гордого…
– Ради бога, Гарри, что вы мне морочите голову, вы видите, что со мной сделали…
– Вижу, - подтвердил Гарри Гент.
– И очень хорошо, что это с вами сделали. Если бы не такие истории, люди потеряли бы тонус, жизнь стала бы скучной. Представьте - повсюду скука: в Виспутии, в Айландии, вот она уже перекинулась через Изумрудный океан. Люди бегут, спасаются…
Я уже не прерывал его, а торопливо одевался.
– Нам не повезло, Тук,- продолжал Гарри.-Мы родились в скучный век. В прошлом году я осматривал древние развалины. Вы меня слушаете, Тук? Смотрел и думал. Через тысячи лет, когда до нас докопаются, что найдут разочарованные потомки? Развалины стоэтажного небоскреба? Горы ржавого железа! А памятники? Раскопают знаменитый памятник полицейскому, воздвигнутый в Нинезии? В музее я видел художника, он срисовывал обнаженную ногу дискобола. А тогда что будут срисовывать? Медный сапог полицейского? Что вы на этот счет думаете, Гиль?
– Я на этот счет думаю, что не позже чем завтра на рассвете мы улетаем в Виспутию,- ответил я.
Гарри Гент свистнул.
– В Виспутию? Зачем! А на кого мы оставим здесь дела?
– Гарри, - сказал я как можно внушительнее, - теперь или никогда. Я мог бы, конечно, поехать один, но вы знаете, Гарри, как можете вы оказаться полезны… А дела мы оставим Гуго Кнуту.
Это были необыкновенные дни. Как в кинематографе, мелькали события, встречи, люди,