Милочка Мэгги
Шрифт:
– Я разберусь с любым мужиком, который распускает сплетни про Мэгги Роуз, пусть он хоть великаном окажется.
– Тогда заодно и с приходскими бабами разберись, – мать Мэгги Роуз взяла быка за рога: – Когда ты женишься на моей дочери?
Патрик почувствовал себя в ловушке, и ему стало страшно. Ему захотелось убежать прочь и никогда больше не видеть ни мать, ни дочь. При этом нельзя сказать, что ему не было дела до Мэгги Роуз. Было, и еще какое. Но ему не хотелось жениться под дулом пистолета. Спас его хорошо подвешенный язык:
– Да разве не был бы я самым везучим парнем в
Опустив глаза долу, она молча помотала головой: «Нет».
– Разве сын, который плохо обращается с матерью, не будет плохо обращаться с женой? Ничего хорошего из этого не выйдет. Подумай о бедных детях – слепых и увечных, – которыми Господь наказал бы нас, если бы я нарушил свое обещание бедной престарелой матери.
Он вытер глаз уголком пурпурного носового платка, завязанного узлом под левым ухом.
– Но пока ты дожидаешься смерти своей бедной престарелой матери, – заметила вдова Шон, – а стареть она будет долго и запросто доживет лет до ста, – моя Мэгги Роуз теряет возможности с другими парнями.
– Верно, верно, – простонал Пэтси, – у меня нет права стоять у нее на пути. – Он повернулся к плачущей девушке:
– Наша разлука разбивает мне сердце, милая моя Мэгги Роуз. Но разве твоя матушка не права? Я не буду стоять между тобой и каким-нибудь достойным человеком. Я должен с тобой распрощаться.
К своему собственному изумлению, Пэтси разрыдался. «Я настолько хороший притворщик или я правда ее люблю?»
Пэтси выбежал прочь из дома. Мэгги Роуз побежала за ним по тропинке, рыдая и зовя его по имени. Он повернулся и дождался ее. Она усыпала его лицо поцелуями и уткнулась мокрой от слез щекой ему в шею.
– Дорогой, не бросай меня, – всхлипывала Мэгги Роуз. – Я буду ждать тебя вечно, потому что никто другой мне не нужен. Я подожду, пока твоя мать умрет. И пусть это случится как можно позже, потому что я знаю, как ты ее любишь, и мне не хочется, чтобы ты горевал. Только не бросай меня. Не бросай меня, потому что я очень тебя люблю.
Все вернулось на круги своя. Пэтси по-прежнему ухаживал за Мэгги Роуз, и это приносило ему еще больше удовольствия, потому что он знал, что не рискует своей свободой. Конечно, он собирался когда-нибудь на ней жениться, может быть. Но пока…
Мать торжествовала. Она заявила подружкам:
– Они с матерью на пару пытались хитростью заставить моего сына жениться, и, насколько я знаю, не без причины. Может быть. Может быть, – многозначительно изрекла она. – Но даже если и так, мой Пэтси Денни к тому не причастен. С такими девками никогда не знаешь наверняка, это мог быть кто угодно.
Малыш Рори заявил Пэтси Денни, что тот везунчик.
– Разве не потому ты не идешь с девчонкой к священнику, что у ее старой коровы-матери нет мужа, а у милашки – живого отца, чтобы отбивную из тебя сделать? Нигде в мире такой свободной любви нет, вот что я тебе скажу. Даже в Америке, где свободы завались.
На душе у Пэтси было неспокойно. «Разве не должен я защитить ее от всех этих грязных сплетен, – думал он, – и отправиться с ней в церковь? Еще бы. Но разве не стану я полным ничтожеством, если женюсь на Мэгги Роуз только потому, что ее старуха мне так приказала?»
Миссис Шон то и дело подстерегала парня, интересуясь здоровьем его «дорогой матушки». «Как твоя матушка поживает?» – «Да пока ни на что не жалуется, благодарствую, что спросили. Но, – и тут он вздыхал, – стареет она, стареет». – «Так же, как и моя дочь», – горько отвечала вдова.
Вконец обеспокоившись, миссис Шон решила положить этому конец. Она приказала дочери прекратить видеться с Пэтси, или пусть та отправляется в монастырь.
– Я не стану этого делать, – заявила девушка.
– Еще как станешь. Потому что, пока тебе нет восемнадцати, я решаю, что тебе делать.
– Не заставляй меня, матушка. Иначе я… – Она запнулась, не находя подходящего слова. – Я буду вести себя с ним так, как ведут себя с мужчинами плохие девушки, на которых потом не женятся.
– Такими разговорами ты разбиваешь мне сердце и роешь могилу. А ведь ты была такой умницей, пока тебя не развратил этот подлец! Ты же каждое утро в церковь ходила, причащалась…
Миссис Шон лила слезы и причитала изо дня в день. Когда стало ясно, что толку от этого мало, она послала за Берти-метельщиком и по совместительству деревенским писарем. Берти принес с собой книгу «Послания на любой случай». Письма, полностью соответствующего случаю вдовы, в ней не оказалось. Самым подходящим было «Послание к члену семьи за море с известием о кончине близкого родственника». Берти сказал, что скопирует его и «подгонит», заменив слово «кончина» на «положение моей дочери» везде, где встречается «кончина», и «мой высокочтимый троюродный дед Тадеуш» на «мой высокочтимый сын Тимоти».
Аккуратно адресовав письмо «Констеблю Тимоти Шону, Полицейское управление, Бруклин, США», Берти поставил на оборотной стороне конверта свой фирменный росчерк.
Глава вторая
Констебль Тимоти (Рыжий Верзила) Шон сидел в гостиной своей квартиры в Восточном Нью-Йорке. Его участок находился в районе улицы Бауэри на Манхэттене, но жил он в Бруклине, потому что, по его словам, ему нравилось жить в деревне и потому что его жена хотела жить рядом с матерью. Каждый вечер дорога домой занимала у него больше двух часов. Ему приходилось путешествовать на пароме, извозчике и пешком.
Теперь, когда рабочий день подошел к концу, он сидел у себя в гостиной в нательной фуфайке и отпаривал свои бедные ноги в лохани горячей воды с растворенной в ней «английской солью». Жесткие рыжие волоски у него на груди пробивались сквозь фуфайку, словно ржавая трава, жаждущая солнца.
– Почему ты не паришь ноги на кухне, чтобы поберечь ковер в гостиной? – спросила Лотти, его жена-американка ирландских кровей. Каждый вечер она задавала ему один и тот же вопрос.
– Потому что мой дом – моя крепость, – каждый вечер он давал на него один и тот же ответ.