Милость богов
Шрифт:
– Чего не спишь, хозяин?
Из-за дерева неторопливо вышел Русак. Физиономия его выражала полное довольство собой и тем, как он провел время.
Русак шумно вдохнул и причмокнул.
– Ох, и голодный же я! Целого быка сожрал бы и косточек не выплюнул!
– Ещё бы, – хмыкнул ларг, – всю ночь глаза не сомкнул, трудился. Верно?
– Завидуешь, змей? – Русак легонько пихнул ларга.
Городские ворота были распахнуты настежь, бдительные стражники осматривали все телеги, заглядывали чуть ли не под хвост всем входящим лошадям.
Когда подошла очередь Марка и Русака, старый бородач цепко оглядел их с головы до ног и недовольно проворчал:
– Ядовитый? – и ткнул пальцем в ларга.
– Нет. Он очень послушный и спокойный.
– Зачем в город идёте?
– Хотим найти работу, – ответил Марк. – Говорят, у вас тут требуются хорошие воины.
Стражник пожевал губами, скользнул взглядом по браслету с клеймом наёмника.
– У нас сейчас больше требуются целители и кудесники, чем воины.
– Что так? Какая-нибудь хворь приключилась?
– Да. Хворь. Унесла старшего сына почившего царя.
– Какая же это хворь?
– А такая, – раздражённо рявкнул стражник, словно секирой ударил. – Такая хворь, которая от ножа в сердце приключается! Проходи, не задерживай! – И сказал своему товарищу, не особенно понижая голос: – Работу они, видишь ли ищут. Как же! На свадьбу царевны все спешат.
Марк немного растерянно потоптался на месте, но, подталкиваемый в спину, миновал ворота, маленький узкий коридор, утыканный бойницами для обстрела врага, если тому случится прорваться, и вышел на шумную площадь.
– Столи-и-и-ица! – уважительно протянул Русак.
Марку раньше не случалось попадать в такие большие города. Ротов стоял на вершине холма и растянулся почти до его основания, охватывая пологие склоны. С одной стороны крепостные стены омывала широкая бурная река, весной из-за тающего снега она увеличивалась раза в два. Судоходство почти отсутствовало: три порога делали путешествие очень опасным. Река неслась по камням, скручивалась в водовороты, у берегов меняла направление движения. Отважный безумец, рискнувший переплыть её, попадал в стремнину, где мощные потоки швыряли корабли, как жалкие щепки, легко бросали на валуны, раздирали на части несшимися друг навстречу другу течениями.
Едва успев появиться в Ротове, Марк и Русак окунулись в многоголосый шум: на улицах шла оживленная торговля. Прямо на земле лежали горы рыбы в широких корзинах и огромные раки, наползающие друг на друга в тщетной попытке спрятаться. На многих прилавках краснели яблоки. Между вечно спешащими покупателями сновали продавцы сладостями. Все зазывали к своим лоткам, что-то предлагали, размахивали руками и старались перекричать друг дружку.
В глазах у путешественников зарябило от изобилия товаров и людей, и, слегка оглушённые, они поспешили выбраться из шумной толпы.
Почти бегом вывалившись на более спокойную улицу, Марк и Русак огляделись.
– Как думаешь, – спросил наёмник, – где в этом городе может быть корчма?
Целитель осклабился и огладил живот.
– Вот это правильный подход, хозяин. Сейчас отыщем. Заодно и поедим.
– Ты помнишь, о какой корчме говорил трухлявый пень?
– Да, хозяин.
«Пусть себе называет хозяином, даже польза от него иногда есть. Спас от убийцы, вылечил от яда роктов, да и о разных мелочах заботится».
Русак уверенно шёл по улицам, словно всю жизнь прожил в шумном городе и знал каждый закоулок. Перехватив удивлённый взгляд Марка, он весело пояснил:
– Все города похожи. Люди-то одинаковые. Значит, и здесь хорошие корчмы с вкусной едой и хорошим вином должны быть ближе к центру или у ремесленников.
Время от времени Русак всё-таки останавливал мальчишек и расспрашивал их о корчме «Милость богов», те охотно указывали дорогу.
– О таких больших городах я слыхивал, но бывать не пришлось, – продолжал болтать целитель. – Зачем мне туда? Там много стражников и других соглядатаев. Я бывал в городах чуть поменьше этого, но таких же шумных, как и этот... И вообще, чем больше город, тем он дороже, и бедному студенту там не прожить. А наша корчма совсем на отшибе стоит. В ремесленной части города, за домом кузнеца.
Марк слушал болтовню Русака и с интересом оглядывался по сторонам. В самом центре, огороженный высокой каменной стеной, высился дворец царя. К нему, словно овцы к пастуху, прижимались богатые дома. Ремесленников здесь не было, они предпочитали селиться ближе к городским стенам, чтобы сбывать товар заезжим покупателям. Там и места для мастерских больше и патрулей меньше, можно продать или купить, минуя бдительное око сборщиков налогов.
На улице ремесленников народу было значительно меньше, чем на торговой площади. Из кузни слышался тяжелый, мощный, как выдох великана, удар молота, а за ним – торопливый стук молотка мастера, показывающего куда в следующий раз бить молоту. Пахло железом и крепким потом. Около входа стояла огромная бадья с водой, и худенький мальчишка наполнял её, таская тяжеленные вёдра.
– Смотрите, хозяин, это проданный, но ещё не раб.
На тонкой, как стебелек, шее мальчишки красовался почерневший ошейник. Видимо, кто-то из родных занимал деньги у кузнеца, а в залог оставил ребёнка. Судя по ошейнику, давненько малец ходит в подневольных.
Покосившись, как сухая осина, мальчишка подтащил ведро, поднатужился и вылил воду в бадью. Брызги разлетелись сверкающими искрами, попали на разгоряченное лицо наёмника, и он слизнул холодную капельку. А мальчик, ни на кого не глядя, снова побежал за водой.
– У меня брата за долги вот так продали, – сказал Русак, и Марк не узнал хриплый голос всегда беззаботного целителя. – Через год хозяин его прибил за какую-то оплошность.
Дальше путники шли молча. Марк, не зная, что можно сказать, просто следовал за Русаком.
Корчма обнаружилась в самом конце улицы ремесленников, за домом кузнеца, как мальчишки и показывали. На широком дворе добротный домик в два этажа смотрелся как знатный купец в компании менее удачливых товарищей. Гордый и крепкий, как молодой дубок, дом излучал довольство и успех, зазывал яркой крикливой вывеской: «Милость богов». Марк усмехнулся, подумал, что пусть лучше немилость царя, чем милость бога. Если какой небожитель решит потешиться с человеком, то считай, что несчастный нежилец боле.