Милостыня от неправды
Шрифт:
— А сифитское богослужение включается в поле лжи! — сказал я. — Это духовное порабощение, Йот!
Он поправил очки и посмотрел на меня непонятным взглядом.
— Это тебя епископ научил?
— Нет, это у нас из уст в уста передается!.. Милостыня (или жертва) с верою в Бога очищает грехи. Но есть милостыня (или жертва) от неправды. Вот и вы заменили жертву налоговой льготой. И принесли ее на жертвенник Богу! Словами просим Бога, чтобы он простил наши грехи, а сами свой грех возлагаем на жертвенник! Это жертва Каина!
Йот чистой тряпочкой протирал очки.
— Ты это серьезно? — добродушно улыбаясь, спросил он. — Нет уж давно ни сифитов, ни каинитов, — добавил Йот с пробуждающимся недовольством…
Спустя несколько
— Сейчас так, Ной, — успокаивая меня, твердила Ноема. — Сейчас так… — Лучшего слова у нее не находилось, но она принимала мою боль глазами, и мне становилось легче.
— И как же теперь жить?
— Не знаю, Ной! И никто, наверное, не знает. Может, это и неплохо, что Суесловец ничего не привез для храма? А мы можем служить и без храма. Холодно только, ветрено, дождливо, но у Господа много и солнечных дней! Конечно, прихожан будет меньше, если здесь не будет храма, но мы здесь не для прихожан, а для Бога! И Он не даст нам умереть с голоду! А я тебя не оставлю, Ной! Пойду за тобой, как нитка за иголкой.
— Мы будем служить!
— Я буду во всем помогать тебе, Ной! — Ноема, взяв мое лицо в свои грубоватые ладони, целовала меня, и вскоре мое лицо стало мокрым от ее слез.
— Мы будем служить сегодня!
Потом мы часто вспоминали эту ночную службу.
— Смотрю на тебя со спины — и так жалко тебя стало! — говорила Ноема. — Тащишь санки с богослужебной утварью — ступаешь неуверенным шагом. И мне тяжело за тобой идти: я ногу натерла, но мне уже не до нее. Тебя жалко… И мокрый снег пошел. Служили при факелах, и вороны в руинах слушали службу молчком.
21
— Может быть, я понапрасну беспокою вас, господин, но неожиданно скульптор Нир изъявил желание участвовать в нашем деле. И, по-моему, то, что он предлагает, достойно внимания.
Тувалкаин жестом гостеприимного хозяина указал Иагу на скамью возле стола.
У Тувалкаина была отменная память. Прошла ни одна сотня лет с тех пор, как на стене древнего города Нир изваял идола, но изваял так, что бок его и узор башни породили сотканного из неба ангела. В те времена изображать ангелов запрещалось. Тувалкаин помнил шахту, в которой отбывал наказание скульптор Нир, помнил даже, что узники этой шахты вели себя подозрительно послушно, только раз в знак протеста сожгли корзины, в которых таскали руду. Тувалкаин помнил, что в глубине этой шахты, на малахитовой глыбе, Нир вырубил историю каинитов, истинную историю каинитов и при живом Каине изобразил его, убивающим своего брата. Тувалкаин помнил тот день, когда его подручный уродец Ир — маленький, тщеславный, изворотливый, по-каинитски благочестивый, — обнаружил в заброшенной штольне секретную писаницу. В тот же день на городской площади, на которой Нир ваял гигантскую голову Каина, Тувалкаин намекнул скульптору, что обнаружил писаницу. Тувалкаин помнил, как смущенный Нир выронил из рук зубило, и оно со звоном отскочило от брусчатки. Тувалкаин помнил, как через несколько дней Нир признался, что писаницу вырубил он. Тувалкаин помнил растерянность Нира, когда ему было сказано, что в его подземной работе нет лжи. Тувалкаин не забыл, что в новом городе, который он построил своей волей и в котором сейчас жил, статуй больше, чем людей. А если посмотреть на него в солнечный день с горы, то может показаться, что на город спустилась белокрылая стая ангелов. И в том, что город в народе называли городом ангелов, без сомнения, заслуга скульптора Нира. Тувалкаин знал, что несколько лет назад Нир ушел в горы и живет отшельником, хотя в городе у него едва ли ни самый красивый дом. Тувалкаин знал, что ученики носят в горы скульптору Ниру еду и новости, а что творит горделивый разум Нира, Тувалкаин не знал и узнавать не собирался, потому что были дела и поважнее философских идолов Нира. Тувалкаин не ожидал, что Нир откликнется на задуманный им проект в рамках бескровной борьбы с устоявшимся заблуждением сифитов о якобы неминучем потопе. Слова Иагу приятно удивили Тувалкаина.
— Нира всегда пленяли ангелы, но проповедует он любовь к чувственному миру, — рассудительно проговорил Тувалкаин и раскрыл папирус. Глаза его давно пригляделись ко всему на свете, но на этот раз удивились и они. Иагу с беспокойством наблюдал, как изменялось лицо господина. А тот с трудом сдерживал улыбку, а когда она все же проявилась на лице, улыбнулся и Иагу. Тувалкаин поймал себя на том, что смотрит на проект как бы глазами сифитов. Он будто слышал их мысли, возмущенные неугодным творением человеческого духа: каиниты ставят памятники грехам человеческим. На рисунках Тувалкаин узнал баснословное пастбище сифитов, с которого якобы ангелы навсегда забрали Еноха, и на котором в память этого вознесения соорудили жертвенник своему пастушескому Богу и небольшой храм над жертвенником. Во времена тиранства и храм, и жертвенник были разрушены. Тувалкаин узнал пастбище по окаймляющим его наклонным скалам. Их будто положил сверхмощный порыв урагана. «Полегшие» скалы удивительным образом напоминали застывшие волны. Нир воспользовался необычным ландшафтом. В его скульптурной композиции «поваленные» скалы символизировали воды потопа. А над этими «каменными водами» возвышалась строго вертикальная скала, на вершине которой застыла бесстрашная тигрица со спасенным котенком в зубах. А уступом ниже красивая обнаженная женщина протягивала спасающую руку к жестоким водам, из которых тонущий мужчина протягивал матери младенца.
— Как бы от противного, — произнес Тувалкаин, продолжая сосредоточенно разглядывать рисунок. — Скульптурная композиция как бы не отрицает потопа, но как бы говорит…
— …о жестокости сифитского Бога, — закончил Иагу и горячо кивнул.
Тувалкаин скрепил папирусы бечевкой и написал: «Да будет исполнено». И спросил, передавая папирус:
— Кстати, как поживает этот отшельник? Чем дышит?
— Да тем же, чем и все! Дух времени, что ли… Пытается создать человека!
— Из чего же вознамерился создать человека скульптор Нир?
— Из красной глины.
— Как это делали боги, создавая Адама?
— Возможно.
— Человек Нира огромен?
— Нет, возраст десятилетнего мальчика.
— И?
— Он пытается оживить его.
— Оживить кусок глины? Каким образом?
— Он пишет на лбу у глиняного изваяния магическое слово.
— И что же это за слово?
— Это слово «жизнь».
— В камне Нир гораздо умнее. — Тувалкаин ожидал, что Иагу поддакнет ему улыбкой, но Иагу сказал:
— Но глиняное изваяние Нира растет.
— Может, оно еще и говорит?
— Нет, оно молчит, но и Адам у богов поначалу молчал.
— Как имя доглядчика? Ему можно доверять? Он, случайно, не курит зелий?
— Имя его — Иагу. Я своими глазами, господин, видел, как глиняный человечек вырос до размеров взрослого мужчины. Правда, на моих же глазах он треснул и разлетелся на куски.
— А почему ты следишь за Ниром?
— Он встречался с Твердым Знаком, который занимается генетическими исследованиями на чечевице. Он из сифитов… Сын пытается воплотить в жизнь идеи отца.
— О чем же беседовали Нир и Твердый Знак?
— Они спорили… Твердый Знак доказывал Ниру, что искусственные люди смогут приобрести человечность, только познав любовь.
— А Нир?
— Нир смеялся! Он смотрит на искусственного человека как на помощника в трудных работах, в местах, где возможности человека недостаточны. А Твердый Знак, похоже, верит, что когда-нибудь сможет воскресить Сифа, Авеля и Адама.
— Про возвращение в рай Твердый Знак ничего не говорил?
— Нет! Ему, мне кажется, и на земле живется неплохо.