Милый друг Натаниэл П.

Уолдман Адель

Хотя Элайза была умна – и разбиралась в вещах, в которых положено разбираться людям утонченным, – Нейт довольно быстро понял, что ее писания часто бывают напыщенными и неуклюжими. Ее идеи напоминали натужные попытки достичь глубины академических творений. В ее любви к интеллектуализму и, что еще важнее, к интеллектуалам вроде Нейта было что-то хрупкое, непрочное. Поначалу ее страсть ошеломила его, но со временем стало ясно, что эта увлеченность – лишь форма достижения успеха, весьма специализированная форма, но не более того. Задолго до того, как он созрел до решения завязать с ней – задолго до того, как эта мысль зародилась у него в голове, – Нейт стал складывать иной, отличающийся от первоначального и не столь комплиментарный ее образ. У нее был, например, прекрасный вкус – она воспринимала, впитывала все, что считалось интеллектуально модным. Ей, в частности, нравился Звево, она находила

в нем великое множество добродетелей, но произошло это только после того, как она поняла, что Звево высоко ценится в определенных кругах. Только после того, как ее отец, профессор, или ее босс, Очень Важный Редактор, вознес хвалу Звево. Наряду с этим, восставая против «мужского литературного истеблишмента», Элайза отстаивала значимость какого-нибудь слезливого, пусть и продиктованного благими намерениями, обывательского романа о девочке и ее матери, или девочке и ее лучшем друге, или девочке и чернокожей женщине, помогавшей воспитывать ее, которые вместе сражались с хищниками-мужчинами и социальной несправедливостью и в конечном итоге познавали искупительную силу любви. Вот такие книги нравились ей по-настоящему, понял через некоторое время Нейт. Звево, престарелые интеллектуалы из «Нью-йоркского книжного обозрения» – все это, как оказалось, было шоу, пусть даже и шоу, устраиваемое ею как для себя, так и для других.

Нейт хотел, чтобы Элайза ради себя самой осознала, что не быть высоколобым интеллектуалом – нормально. Что она была бы куда счастливее в журнале другого направления: менее консервативном, возможно, одном из тех онлайновых, которые ориентировались на умных, независимых женщин, где ей не приходилось бы скрывать свои предпочтения и где на первый план вышли бы освобожденные от необходимости занимать определенную позицию ее вербальный талант и умение делать краткие и точные обзоры. (Элайза всегда облекала свою критику Нейта в самые умные и образные выражения.) Но нет, высшее мнение таких людей, как ее отец и ее босс, всегда значило для нее слишком много. Ей приходилось делать то, что ценили они, а не то, что было ценно для нее. Глядя на ситуацию под этим углом, Нейт не мог не сочувствовать женщине, красивой и умной, которая отчаянно пыталась изменить себя, пусть ненамного, но все же – переделать себя.

Здесь же крылся и ответ на вопрос, сбивавший его с толку поначалу: почему Элайза с ним? На тот момент, как Нейт понял позже, ее патологически влекли не деньги, статус или симпатичная внешность, а литературный и интеллектуальный потенциал. Нейт обладал многими из тех умственных качеств, что и ее отец и босс. И как бы Элайза ни критиковала его манеры, одежду и привычки, вера в его ум оставалась неизменно прочной.

В некоторых отношениях она влияла на него положительно: заставляла ходить на спектакли, концерты и в галереи, посещать популярные рестораны в не самых популярных уголках города. Прежде он ограничивался баром в своем квартале. Однако, оглядываясь назад, Нейт признавал, что даже в свои лучшие моменты, даже когда они шли рука об руку от метро к пиццерии в некогда итальянском квартале в глубинке Бруклина, даже когда сидели вместе, попивая горячее какао на каменной скамейке возле Клойстерса, глядя на базальтовые утесы парка «Пэлисейдс» по другую сторону Гудзона, даже тогда он, на каком-то уровне сознания, пополнял каталог несоответствий для будущих ссылок. К тому времени, когда они встречались месяцев семь или восемь, Элайза стала постоянной темой в разговорах Нейта с друзьями. «Это нормально, когда подруга устраивает скандал, если ты планируешь пятничный вечер, не проконсультировавшись с ней? – спрашивал он. – И как понимать, если каждый раз, когда она высказывает мнение о ком-то, у меня возникает чувство, что на самом деле все ровно наоборот?»

Они пробыли вместе около года, прежде чем недовольство таки перевесило то, что – любовь? потребность? увлечение? – связывало его с ней. «Дружба, едва перестав крепнуть, сразу начинает хиреть», – сказала безнравственная мадам Мерль [59] , и Нейт был вполне с ней согласен. В один прекрасный день он обнаружил, что чары Эйлин ослабли. Он спокойно наблюдал, как она изливает на него свою злость, и не испытывал тревожного, приходившего помимо его воли желания сделать все возможное для скорейшего примирения.

59

Героиня романа Генри Джеймса «Женский портрет», блестящая светская дама.

Поначалу Нейт действовал мягко – отказывался от предлагаемых ею выходов, оставался дома, когда ему этого хотелось, а однажды даже спланировал провести

уик-энд с Джейсоном и Марком, не испросив заранее ее мнения. Никак не отреагировав на ее раздражение, он ждал возвращения прежнего, ставшего уже привычным беспокойства. Оно не вернулось. Элайза быстро уловила перемену, проявив что-то подобное тому чутью, которое помогает животным чувствовать приближающуюся бурю. Она заметно смягчилась, стала любезнее, услужливее. Вместо модного, упоминавшегося в обозрении «Таймс» ресторана предложила ресторан-барбекю. Сдержала досаду, когда Нейт, сославшись на занятость, сказал, что не поедет с ней к ее родителям, пригласившим их на неделю в летний домик. Она чаще спала с ним и даже купила кружевное белье, пояс и коротенькую ночную сорочку с пушистыми помпончиками на груди. Тоненькая, хрупкая, Элайза выглядела в этом наряде столь же трогательной, сколь и соблазнительной. «Это ты для меня?» – удивился Нейт, когда она подошла к нему в красно-черном корсете, вызывающем в памяти наряды проституток из романов Золя. Ему всегда нравилось заниматься с ней сексом. С самого начала ее индифферентность, присущая ей отстраненность, утомительная озабоченность в сочетании с энергией его влечения придавали акту ощущение состязания; волна победоносного удовлетворения, подобного которому еще не было в его эротической практике, захватывала Нейта каждый раз, когда она вскрикивала под ним. И эти случаи становились все более частыми.

Но секс был исключением; прежняя страсть уже не вернулась. То, что больше всего беспокоило его в Элайзе – эгоизм, придирчивость, требовательность, – исчезало, но его безразличие и даже отвращение к ней перевешивали все прочие эмоции.

Потом он порвал ахиллово сухожилие и пару недель оставался у Элайзы, потому что в ее доме было меньше ступенек. Она вела себя образцово: приносила вещи из его квартиры, готовила для него, предвосхищала почти все его потребности. Нейт вернулся к себе сразу же, как только смог. Находясь у Элайзы, он чувствовал себя кем-то вроде преступника, укрывшегося у своей жертвы. Всякий романтический интерес пропал к тому времени полностью. Ее достоинства и недостатки Нейт оценивал спокойно и бесстрастно. Даже секс, этот блаженный второй медовый месяц, сошел на нет. Все острее сознавая, как изменились его чувства к ней, Нейт не мог отделаться от ощущения, что попросту использует Элайзу, берет что-то обманом и притворством. Он перестал спать с ней.

Когда разрыв наконец случился, Элайза расстроилась даже сильнее, чем можно было ожидать. Он притворно посочувствовал; что-то шевельнулось лишь, когда у нее хлынули слезы. А в душе даже позлорадствовал: «Ну, и что ты теперь обо мне думаешь? Помнишь, как испоганила тот уик-энд, который мы провели у моих родителей? Они же такие «шумные», что у тебя даже голова от них разболелась. И поговорить с ними было не о чем». Тем не менее он ничего не сказал. Знал, что даже если Элайза извинится, пообещает измениться, это ничего уже не решит.

Она позвонила на следующее утро. Была очень расстроена. Он пообещал встретиться с ней через несколько дней, выпить кофе. Она немного успокоилась. При встрече Нейт снова сказал, что ему очень жаль, но теперь уже поздно. Нет, он не знает, как и почему, дело не в ней, просто ему нужно сосредоточиться, поработать над книгой. Может быть, он не создан для отношений. Может быть, это с ним что-то не так. Он говорил и говорил, избегая лишь правды, состоявшей в том, что со временем она открылась ему – избалованной привилегиями и неинтересной.

– Просто… – Элайза поставила чашечку и посмотрела на него блестящими от слез глазами. – Я никогда раньше по-настоящему не любила. Думала, вот оно и случилось.

В нем что-то дрогнуло. Разве в пору очарования ею, когда ему даже не верилось, что она выбрала именно его, разве не он сделал все, чтобы она почувствовала себя любимой? Тогда-то он думал только о том, как бы удержать ее.

С другой стороны, разве не так бывает со всеми? Он ведь не обманывал ее умышленно с какой-то тайной целью.

В тот день они решили остаться друзьями. Но уже скоро Нейт пожалел о данном обещании. Едва ли не при каждой встрече Элайза поднимала тему их отношений, говоря, что ей нужно кое-что прояснить. Когда разговор складывался не так, как ей хотелось бы, – а хотела она, похоже, чтобы он признал, что совершил ошибку, порвав с ней, – она снова расстраивалась. Плакала, жаловалась, обвиняла, задавала вопросы, на которые невозможно ответить, – делала все, чтобы он прочувствовал свою вину и покаялся. «Ты же не думаешь, что я недостаточно умна? И как мне теперь доверять мужчинам после того, как я доверилась тебе? После того как ты заставил меня довериться тебе?» Слушая упреки, Нейт напоминал себе, сколь мало сочувствия видел с ее стороны в те времена, когда в их паре ведущей была она.