Милый Каин
Шрифт:
Поэтому в словах Нико, пусть и несколько нелепых на первый взгляд, Омедас видел вполне зрелое и не лишенное изящества рассуждение. Он хотел было засвидетельствовать Нико свое согласие в этом вопросе, но мальчик уже развернулся и ушел в сторону дома. Кораль на прощание помахала Хулио рукой, и он пошел по тротуару к машине, припаркованной чуть поодаль. Больше всего на свете в этот момент ему хотелось вернуться и хотя бы еще немного побыть рядом с Кораль.
По дороге он задумался над весьма странной мозаикой, сложившейся перед ним. Шахматы, потерянное детство… Обычно ребенок смотрит на мир словно сквозь туманную
Затем в его сознание врывается логика. Она похожа на яркую вспышку, на ослепительный свет, обнажающий все связи между людьми и явлениями, выявляющий все недостатки и едва ли не напрочь уничтожающий то волшебство, которым, казалось бы, этот мир пропитан насквозь. Вполне вероятно, что Николас, как, в общем-то, и сам Хулио, стал жертвой преждевременно развитого интеллектуального начала, разрушившего волшебство и чудеса в окружающем мире чуть раньше, чем это считается нормальным. Когда Мэри Поппинс прилетела на зонтике к крыльцу этого дома, ребенка в нем уже не было.
На данный момент эта рабочая гипотеза, объясняющая порочность и странности поведения Николаса, казалась Хулио самой обоснованной и убедительной. Впрочем, у нее был и один серьезный недостаток. В ней все выстраивалось по образу и подобию того, что пережил в своей жизни сам Хулио. Это не могло его не настораживать.
Тяга к шахматам, привитая отцом, оказала серьезное структурирующее воздействие на его сознание в том возрасте, когда мировосприятию ребенка надлежит быть свободным и ярким, как комета. Много лет спустя он был вынужден связать с этим фактом собственный недостаток творческого начала и отсутствие склонности к фантазии.
Теперь Хулио опасался, что он подсознательно проецировал на Нико собственные проблемы и сложности в формировании личности. Нужно было внимательно следить за собой, чтобы полностью отделить реальное видение ситуации оттого образа, который представал перед ним при рассмотрении через искривленную линзу собственного опыта.
Размышления о личном жизненном багаже очень быстро навели его на воспоминания о Кораль. Уверенность в том, что она, сознательно или нет, пыталась соблазнить его, щекотала Хулио изнутри. Это ощущение охватывало его все сильнее и плотнее, как плющ обвивает снизу вверх влажную статую.
С полчаса он ехал словно на автопилоте, погруженный в сладкие, дурманящие воспоминания. Там, на пыльном чердаке, они любили друг друга яростно и с полной самоотдачей, как порой набрасываются друг на друга мужчина и женщина, неожиданно застрявшие в лифте. Господи, как же он любил ее тогда… Лишь красный сигнал светофора вернул Хулио к реальности. Он машинально изо всех сил надавил на тормоз.
Омедас отдавал себе отчет в том, что давно простил Кораль, следовательно, и себя самого. Вот только достаточно ли этого, чтобы считать взаимный долг оплаченным? Желание сжигало его.
Он крепче сжал руль и мысленно произнес: «Вот ведь тупое животное. Ты, оказывается, не привит даже против собственных болезней, а пытаешься лечить других».
В это самое время Кораль по-прежнему стояла посреди гостиной и внимательно рассматривала собственную
По крайней мере в одном Хулио был абсолютно прав. Как же так могло получиться, что она похоронила мечту собственной юности и страсть к искусству? Почему ее жизнь превратилась в унылую серую рамку без перспективы и горизонтов? Кораль почувствовала сильнейшее желание запереться где-нибудь с холстом и красками, как только у нее найдется немного свободного времени и появится хоть сколько-нибудь творческое настроение.
— Извините, но боюсь, что мой внук не сможет прийти на день рождения Нико, — раздался за ее спиной голос Арасели.
Служанка закончила уборку и зашла в гостиную. Кораль была так погружена в созерцание картины и в свои мысли, что даже вздрогнула от неожиданности при ее появлении.
Она осознала услышанное и переспросила:
— Не сможет? А почему?
— К сожалению, назначенное время совпадает с экскурсией, организованной у них в школе.
Кораль сильно подозревала, что это был лишь благовидный предлог. Скорее всего, Арасели просто не хотела, чтобы ее внуку Хайме пришлось стать свидетелем какой-нибудь очередной выходки Николаса или, того хуже, оказаться жертвой его дурного настроения. Вполне вероятно, что Хайме и сам не рвался побывать в гостях в их доме. В конце концов, мальчики были едва знакомы. Нико никогда не проявлял особого дружеского расположения к ровеснику. Кроме того, оба были как раз в том возрасте, когда детям меньше всего на свете нравится, что за них что-то решают взрослые.
«В конце концов, если Нико не хочет заводить друзей, то с какой стати мы должны подыскивать ему кандидатов где только возможно? Да пошло оно все к черту!»
— Но надеюсь, на тебя я все-таки могу рассчитывать?
— Да, я, конечно, приду. У меня уже и подарок приготовлен. Испеку к празднику торт — лимонный, со взбитыми сливками.
— Арасели, не бери на себя лишний труд. Торт мы и сами закажем в магазине.
— Какой же это труд, сеньора? Вы же прекрасно знаете, что я на кухне практически отдыхаю. А уж десерт приготовить — так и вовсе одно удовольствие. Ничего, вот посмотрим, вы еще пальчики оближете, когда я принесу вам свой торт.
— Чует мое сердце, что особого веселья у нас не получится. Странное все-таки это дело, день рождения ребенка без приглашенных детей.
— Ничего, нас будет мало, но мы постараемся, чтобы Нико действительно побывал на собственном празднике.
Глава девятая
Атака с фланга
12 мая
Ну что ж, наша бешеная горилла показала зубы, хотя кусаться пока не начала. Эта зоологическая пантомима, разыгранная им перед Кораль и Дианой, не похожа на спонтанную шалость. Он явно давал нам всем понять, что приручить его мы пока не смогли. Однако именно эти выпады с его стороны, пока еще вполне терпимые, меня как раз и успокаивают. Не бывает покоя без всплесков и флуктуаций.