Милый мой волшебник
Шрифт:
И промолвил, тяжело вздохнув:
– Ну, хорошо. Видимо у меня нет другого выхода. А если у нас не получится?
Рэт улыбнулся и на мгновение Корнелий заметил у него остренькие крысиные зубки.
– Получится. Я уверен. Ну что, Корнелий Александрович, стало быть подпишем договор? Он уже готов!
Один из спутников Рэта раскрыл маленькое переносное письменное бюро. Другой извлек из-под плаща густо исписанную бумагу, перо, принадлежности, и закрыл широким плащом от ветра.
Корнелий склонился над бумагой. Перо было острое, стальное, чернила красные.
– Что это? – удивленно воскликнул Рэт, заметив,
– К сожалению, я разучился писать, - сказал едко Корнелий и посмотрел с холма.
На окружающих необозримых пространствах по-прежнему бушевал холодный ветер, на озере поднимались синие величественные волны.
Рэт жестко и хищно смотрел на него.
– Ну, как хотите. Это дела не меняет. А теперь пойдёмте... Вас отправят в город.
– Нет, оставьте меня здесь. Мне нужно побыть одному.
***
Он брел среди необозримых полей к печальным полунагим деревьям, на которых еще дрожали под ветром зелено-желтые и коричневые листья. Скрипели под ногами опавшие ветки, шелестела листва.
Сквозь острые ветки кустов сквозил полевой ветер. Кричали галки – гортанно, протяжно. Все звуки - крики птиц, треск сучьев, шелест листвы, напевы ветра раскатывались эхом до самого необозримого горизонта.
Видно было далеко: поле, усеянное остатками собранного урожая, торжественно плывущие, меняющие окраску облака.
Хмурые низкие свинцово-пепельные тучи спрятали солнце, а усилившийся острый ветер слегка морозил щеки.
Он шагал вдоль поля, по краешку лесополосы, шурша ковром осыпавшейся листвы, втягивая в себя запах земли, подгнившей листвы, грибной сырости, коры и веток. Ветер сушил его слезы – остатки горя и печали.
Корнелий нашел старые сломанные деревянные ящики. Достал газету из кармана, зажигалку, и вот уже язычки костра побежали вверх, запылал свежий костер. Языки пламени полоскались на ветру, будто флаг. Усевшись на пеньке, Корнелий грел руки у костра. Он пытался осмыслить всё произошедшее. Он понимал, что впереди бой и надо принимать его.
Глава тринадцатая. Встреча
Непомерно тяжелый, словно камень, сон посетил измученное тело только под утро. Дневная круговерть стала настоящим испытанием для Корнелия. Особенные страдания причиняла несчастная Элени: видеть любимую девушку недвижимой было нестерпимой мукой, и самое сложное было чувствовать свое бессилие в этой ситуации, когда ни мастерство заклинаний, ни ухищрения врачей, ни помощь друзей не помогали!
Тяжело было видеть быстро поседевшую, с кругами под глазами, красными от бессонницы и слез, Валерию Петровну; сотрясались от рыданий старческие плечи преподавателя Льва Яковлевича, которому Элени была как дочь, но, именно благодаря его связям, Элени удалось устроить в хорошей клинике в отдельной палате.
Она лежала вся в белом, холодная и бледная и абсолютно не реагировала на окружающих, пульс еле прощупывался. Но дыхание было ровным, мышцы расслаблены. Элени была очень схожа с мёртвым человеком, но все же она спала, почти не подавая видимых признаков жизни. Возможно она слышала окружающих, но не могла отреагировать.
Опытный врач Юрчук констатировал летаргию на почве нервного стресса, но Корнелий - то знал истинную причину произошедшего,
На вторые сутки девушку покормили с помощью зонда. Врач Юрчук пообещал, что если ее состояние не улучшится, то ее отправят в столичный хоспис, где ее состояние будет изучаться и у нее будет надлежащий уход.
Валерия Петровна, вытирая слезы платочком, всё пыталась выяснить причины заболевания, но Юрчук недоуменно разводил худыми костлявыми руками.
– Всё возможно... – с грустью сказал он. – Может на нервной почве, вы же сами, Валерия Петровна, рассказывали о ее последних переживаниях по поводу невозможности иметь ребенка, когда она даже хотела уйти из жизни! А может это воспалительный процесс в мозге. Это делает организм уставшим, и он засыпает.... Но я твердо знаю одно: ее нужно выводить из этого состояния и как можно быстрее! Известно, что человек не может длительное время обходиться без движения, без воды и пищи, поэтому продолжительная летаргия без возможности пробуждения очень губительна для организма. Не говоря уж, что это состояние смертельно опасно, человек проснется с букетом новых болезней. А если сон будет долгим – то еще постареет молниеносно, догоняя свой календарный возраст.
– Были ли случаи похожих заболеваний?
– спросил присутствовавший при разговоре Орехов, тоже очень переживавший за Элени.
– Академик Павлов описывал одного больного по имени Иван, проспавшего двадцать два года! Он находился в кататоническом состоянии — лежал живым трупом без малейшего произвольного движения и без единого слова. Его приходилось кормить с помощью зонда. В последние годы перед собственным шестидесятилетием Иван постепенно начал совершать какие-то движения, в конце концов он смог вставать в туалет, а иногда и питаться без посторонней помощи. По поводу его прошлого состояния Иван рассказывал, что всё понимал, что около него происходит, но чувствовал страшную, неодолимую тяжесть в мускулах, так что ему было даже трудно дышать. Он умер уже после революции в восемнадцатом году от сердечной недостаточности.
Слезы обильно оросили измученное лицо Валерии Петровны.
Орехов проводил плачущую женщину домой, успокоил ее, велев тут же лечь поспать, а сам, выйдя с Корнелием во двор, пригласил его для беседы в сад. Корнелий немного смущался, но обстоятельства были таковы, что им обоим было не до церемоний.
– Скажи, дорогой Корнюша, ты узнал меня? – мягко спросил Игорь Владимирович.
Корнелий смущенно кивнул, посмотрел внимательно в лицо Орехову и сказал:
– До сих пор не могу поверить своим глазам! Игорь Владимирович, как вы здесь оказались? Такая встреча – я не думал - не гадал, что вас ещё когда-либо встречу, что тот сказочник, о котором мне Элени рассказывала много хорошего– это вы!
Орехов выслушал с нарастающим волнением и предложил присесть в беседке.
Ветер с бешенством свистел в ветвях, кружил и нес листья. Один из них прилип к щеке Игоря Владимировича и тот смахнул его, всё так же смущённо улыбаясь.
Сев на скамью, он во все глаза смотрел на Корнелия. Тот заметил, что в грустных его глазах поблёскивали льдинки и тут же таяли.
– Вот, приехал на могилку Аглаи Петровны, - промолвил наконец Игорь Владимирович.
– К маме? А разве вы любили её? – подсевшим голосом спросил Корнелий.