Мимо денег
Шрифт:
— Так что же, не узнаешь, Берестова?
— Эдичек? Корин? — неуверенно произнесла Аня, и могучее сердце оборотня оборвалось в желудок.
Только сейчас, словно в озарении, он осознал, что вся прежняя жизнь, полная страданий, свершений и одинокой борьбы, прожита не напрасно. Уже своим нормальным голосом, в котором пробилась радость победы, подтвердил:
— Кто же еще? Конечно, Корин. Вот я и пришел за тобой, любовь моя!
Наверное, возглас, исторгнутый из глубины души, мог при других обстоятельствах разрушить каменные стены, но Аня — поразительно! — и бровью не повела. Отозвалась как-то чересчур обыденно, будто они не виделись со вчерашнего дня.
— И что все это значит, Корин?
—
Аня спустила ноги с кровати неописуемо изящным движением. У Корина закружилась голова от любви.
— Какой-то ты чудной, Корин, — сказала он. — Не похожий на самого себя. Может, пьяный?
— Ничуть. Я вообще не пью.
— Как ты нашел меня? И куда мы должны идти?
Профессор с шумом захлопнул книжный томик, и это Корина отрезвило. Конечно, лучше сразу дать какие-то, пусть самые поверхностные объяснения. Рядом трепыхнулась сожительница докторюги, и он, ухватив за плечо, на всякий случай отшвырнул ее к печке. При этом Татьяна Павловна ударилась копчиком о каменный выступ, но не проронила ни звука. Радость встречи помешала Корину расслышать, уловить отчужденные, настороженные нотки в голосе Анека, да он и не придал бы им значения. Первый восторг, замешательство от сильнейшего душевного потрясения — это так естественно. Он заговорил возбужденно, как давно не говорил. Пожалуй, с того памятного дня перед дефолтом, когда милейшая Наталья Иосифовна, бухгалтер фирмы, представила документы, по которым выходило, что прибыль с оборота за год накрутилась выше двухсот процентов, что превышало самые смелые ожидания. Но нынешнее интеллектуальное возбуждение было чище, возвышеннее и как-то более всеобъемлюще. Он почти достиг обетованного берега, к которому плыл столько лет.
— Аничек, только, пожалуйста, не волнуйся. Понимаю, тебе это кажется немного странным… мы так давно расстались… Но ведь ты думала обо мне? Послала весточку, разве не так?
— Не помню, — сказала Аня.
Она уже все поняла и посмотрела на Сабурова, призывая его в свидетели. Кошмар вернулся, как она и предчувствовала. Напрасно Иван Савельевич, добрый, любящий человек, но слабый, как все добрые люди, пытался ее спасти. Спасения нет. Чудовище явилось за ней, приняв облик бывшего одноклассника, и уволочет в преисподнюю. Сабуров сидел с насупленным видом и будто воды в рот набрал. Можно было подумать, происходящее его не касалось. Корин по-своему истолковал ее взгляд.
— Забудь про него, — счастливо провозгласил. — Забудь про всех, кого знала раньше. Их уже нет. Это призраки. Сейчас скажу главное, все остальное потом. Мы с тобой избранники судьбы и отныне до конца будем вместе. Нам принадлежит царство земное. Это не моя прихоть, не бред, на то есть указание свыше. Но сперва мы выполним свое предназначение и покараем зло. Тебе пока не все понятно, но не думай, что я сумасшедший. Ты ведь тоже не была сумасшедшей, когда тебя поместили в психушку… Собирайся, любовь моя. У нас не так уж много времени.
— А если я не пойду с тобой, Эдик?
— Ты не сможешь не пойти. Наше воссоединение неизбежно, все другое прах. Хочешь, докажу на примере? Вот эти двое, старик и женщина, кажутся тебе живыми, верно? Они для тебя реальны?
— Да, они живые.
— Погляди, как ты ошибаешься! — Корин, смеясь, шагнул к обмякшей у печки Татьяне Павловне, приподнял за волосы, слегка потряс, как стряхивают воду с мокрого белья, и с ужасной силой стукнул затылком об оштукатуренный кирпич.
Глаза медсестры щелкнули, как стеклянные, из ушей выпрыгнули две черные пробки, но прежде чем умереть, бедняжка вскрикнула, протянув руки к Сабурову:
— Передайте Остапушке… О-о, матерь Божья!..
— Видишь, — сказал Корин. — Это не люди, труха. С ними нечего церемониться. Так будет со всяким, кто осмелится встать у нас на пути. Теперь поняла?
Аня судорожно глотала воздух и никак не могла протолкнуть его в легкие.
Сабурову тоже не понравился несуразный поступок маньяка, к этому времени он уже произвел некую медицинскую классификацию. Точнее, отмел все известные ему научные определения и диагнозы. Майор Сидоркин, который с полчаса назад отправился в сарай подремать, оказался прав. Это существо явилось из запредельной тьмы и было скорее всего чудовищным порождением биологической мутации человеческого типа, связанной с утратой важнейших духовных составляющих. Сабуров проверил: оно не поддавалось гипнозу и не реагировало на телепатический сигнал, что свидетельствовало о собственном мощном защитном поле. Безусловно, у него есть какие-то слабые, уязвимые места, но вряд ли хватит времени, чтобы их нащупать. Тем не менее попытку Сабуров сделал.
— Любезный друг, — произнес вкрадчиво и почтительно, — я чрезвычайно рад приветствовать абсолютного героя в этом мире больных и ущербных.
— Заткнись, — буркнул Корин, недовольный наглым вмешательством в любовное объяснение с Анеком. Но что-то в словах докторюги приятно пощекотало самолюбие. — Ты кто такой, чтобы вякать без разрешения?
— Вас интересует мое имя или род занятий?
Корин отметил, что старый колдун держится хорошо, уверенно: он не боялся смерти, хотя, безусловно, чувствовал ее приближение и неминуемость. Значит, не принадлежал к кириенковскому отродью, которое при одном намеке на близкую расплату начинало вонять, как разложившаяся кучка дерьма. Отличительная родовая черта всех кириенков: ядовитое шакалье зловоние и, напротив, при звоне награбленных монет — счастливое попердывание французскими шампунями. Есть и другие признаки, но этот самый характерный. Не подходил колдун и под определение совка: слишком свободно подвешен язычок. Как Сабуров в отношении Корина, так и Корин находился в затруднении: не мог четко определить, что за конвоир у Анека. Впрочем, теперь это не имело никакого значения. Будь он хоть кем. Его песенка спета.
— Ты врач, знаю, — сказал он. — Помоги Анеку. Пусть раздышится.
Сабуров, сказав: «Да, разумеется», — поднялся, сходил на кухню за водой. По пути нагнулся над лежащей в позе зародыша Татьяной Павловной, пощупал пульс: безнадежно, мертва. Аню заставил выпить глоток, потер ей виски, подул в нос. Девушка смотрела остекленело.
— Иван, что это?
— Ничего. Небольшое испытание, но не смертельное.
— Как не смертельное? А Таня?
— Одноклассник немного погорячился. Но его тоже нужно понять.
Корин жадно облизал губы. Чувствовал смутное жжение в паху. Все шло правильно, но не так быстро, как планировал. Надо набраться терпения. Вот-вот она прозреет. Когда это произойдет, они погрузятся в нирвану.
— Иван, нас он тоже убьет?
— Ну что ты… Тебя он любит, а я твой опекун. Нет, нас не тронет. Это справедливый, великий воин. Мы не должны противиться, и тогда все будет в порядке.
Опять по жилам Корина прокатилась теплая волна удовлетворения. Непрост колдун, ох непрост! Нащупывает лазейку, чтобы спастись. Что ж, пусть старается. Даже забавно.
— Ты готова, Анек?
— Да. — Девушка полностью взяла себя в руки, Сабуров был ею доволен. — Я пойду с тобой и сделаю все, что угодно, но при одном условии.
— Условии? Анек, любовь моя, ты чего-то еще не поняла. Условия могу ставить только я.
— Оставь в покое Ивана Савельевича — вот мое условие.
— Зачем он тебе? — Корин был не столько раздосадован, сколько удивлен. Но все чувства заливала радость — контакт состоялся. Она прозревает.