Министерство мокрых дел
Шрифт:
– Привет! – буркнул мне Мартынов и невнимательно пожал мне руку.
Я было подумал, что он осерчал на меня, но очень скоро понял, что дело в другом. Он был занят чем-то очень важным, этот Мартынов, и Семенов оторвал его от дел, выдернул из круга обременительных и не очень приятных, судя по всему, забот – и Мартынов по-прежнему там, в этих своих заботах, а я для него сейчас лишь досадная помеха, отвлекающий фактор.
– Так что там у тебя случилось с Уваровым?
Я даже не успел ответить, потому что Мартынов тут же обратился к Семенову:
–
Сделал повелительный жест рукой. Семенов вышел.
– Ничего у меня с Уваровым.
– Евгений! – строго глянул на меня Мартынов. – Вчера ты схлопотал от Уварова по физиономии…
– Этого не было!
– Стычка была, – внес ясность Мартынов. – А куда там тебе досталось – не важно. Мы будем возбуждать дело по этому факту…
Вернулся Семенов.
– Сказал ребятам? – быстрый вопрос Мартынова.
– Да.
Что-то у них происходило. Подвалила работенка.
– Дело мы возбудим, – обернулся ко мне Мартынов. – Но нужно, чтобы первый импульс исходил от тебя. Заявление!
– В чем дело?
– Нам нужен Уваров! Любой ценой. Но зацепить мы его должны надежно!
Надежно – это с возбуждением уголовного дела, главным действующим лицом которого будет Борис. Он им нужен, Мартынов сам сказал. А лучшего способа взять человека в оборот, чем засадить его за решетку, еще не придумано.
– Это как-то связано с жихаревским делом? – спросил я.
– Евгений! – поморщился Мартынов.
Я задаю слишком много вопросов, так следовало его понимать.
В кабинет заглянул какой-то человек.
– Без меня! – коротко бросил ему Мартынов. – Возьми вот его.
Указал на Семенова. Семенов вышел.
– Евгений! – сказал Мартынов, усаживаясь напротив меня.
Теперь мы смотрели глаза в глаза.
– Нам нужен Уваров. И мы его заберем. Но по твоему заявлению! Все должно быть надежно. Нам никто не должен мешать с ним разбираться.
Они что-то накопали против Бориса. Но нет стопроцентной гарантии того, что он не вывернется. Его хотят упечь в следственный изолятор, обвинив в нападении на меня, и спокойно, без суеты и спешки, проводить следственные действия.
– Этим делом многие интересуются, – сообщил Мартынов. – И при малейшей оплошности можно погореть. Мои ребята должны знать, что наши тылы прикрыты.
Почти открытым текстом говорил. Это была его, Мартынова, личная просьба ко мне. Воспользовался тем, что мы с ним на время остались одни, и сказал гораздо больше, чем позволил бы себе в присутствии Семенова. Они не могут рисковать в истории с Борисом. Дело громкое, все на виду. И если произойдет какой-то срыв и Бориса не удастся припереть к стенке со стопроцентной надежностью, они хотят иметь запасной вариант – историю о нападении на меня. Бориса все равно осудят, и никто не обвинит прокуратуру в том, что они с ним ошиблись. Что же они так крепко-то в него вцепились?
– Неужели Жихарев нашелся? – озвучил я собственную догадку.
И опять Мартынов недовольно поморщился. Его ждали какие-то сверхважные дела, а вместо того, чтобы ими заниматься, он тратил драгоценное время на меня. У кого хочешь нервы не выдержат.
Вернулся Семенов. Я увидел, как выразительно посмотрел на него Мартынов. В том взгляде был безмолвный вопрос. Семенов понял.
– Там все нормально, – сообщил он. – Ребята уехали. Сейчас вторая группа отправится следом.
Мартынов обернулся ко мне. Было видно, как он спешит.
– Даю тебе две минуты, – определил он лимит времени.
Что будет потом – не сказал.
И тут распахнулась дверь, ввалился какой-то дядька при бороде и усах и выпалил с порога, обращаясь к Мартынову:
– С ног сбился, пока вас нашел. По жихаревскому трупу заключение патологоанатома готово.
Я увидел обескураженное выражение мартыновского лица и понял, что больше всего на свете он не хотел, чтобы я услышал вот эту последнюю фразу.
От загородной дороги, связывающей две небольшие деревушки, ответвлялся пролесок. По нему почти никто никогда не ездил, там и колеи-то порядочной не было, все заросло травой. Метров сто от асфальта, туда, где густой кустарник укрывал от любопытных глаз, потом еще шагов двадцать вправо от пролеска – там и был обнаружен труп Жихарева. Ехала легковушка с москвичами, решили съехать с дороги, перекусить, не дыша выхлопными газами, так, чтобы вокруг зеленая листва и птички пели. Перекусили. Ветер вдруг поменял направление, и откуда-то из-под близких деревьев дохнуло сладковатым смрадом. Приятного было мало, но кто-то один решился полюбопытствовать, прошел те самые двадцать шагов и наткнулся на труп.
При Жихареве не обнаружили ни документов, ни вообще каких-либо вещей. Он лежал лицом вниз. Руки не связаны. Убит выстрелом в затылок, на голову надет пластиковый пакет с эмблемой спартаковского клуба.
– Убили его где-то в другом месте, – пояснил мне Мартынов, – потом везли в машине. Чтобы не испачкать чего, надели на голову пакет.
Тот пакет он мне показал. Белый такой, с ярко-красной эмблемой.
Смерть наступила давно. Медэксперт склонялся к мысли, что жихаревская жизнь вполне могла оборваться в тот самый день, когда был совершен налет на банк. Или, в крайнем случае, в первые же дни после налета. Так что ни за какую границу он не улетал. Что-то здесь не стыковалось.
Лично для меня все это оказалось полной неожиданностью. Я испытал настоящее потрясение. Уже свыкся с мыслью о том, что Костя Жихарев меня подставил, поверил в его несуществующую вину, и той вине были тысячи подтверждений, как вдруг все круто переменилось. Костя не загорал в окружении пальм и крутобоких таитянок, наслаждаясь жизнью и проматывая наворованное. Он вообще не мог ничем наслаждаться. Он был мертв. Его убили и увезли далеко за город. Туда, где никто бы его не нашел еще очень долго, если бы не случайность. И такая смена участи меня потрясла.