Минни
Шрифт:
Не видя Люциуса, Гермиона могла только представлять себе его в сумраке, фантазировать, как он разглядывает её с нарастающим вожделением, и от этого желание усилилось.
— Ты делала мне массаж столько раз… а я так ни разу и не отплатил тебе. Сейчас самое время. Скажи, когда ты перестала считать это повинностью?
— В ноябре… Ты тогда ночью пришёл ко мне сообщить о том, что перешёл на сторону Ордена…
Его руки мягко сжимали и гладили плечи, окутывали приятным теплом, и Гермиона немного расслабилась. Она не заметила, как муж медленно освободил её от перчаток, покрывая
Когда Люциус потянул вниз трусики, Гермиона только шумно выдохнула: она ощутила, как её влага промочила ткань.
— Пусть они уйдут… Призраки…
— Здесь никого нет, кроме нас. Малышка… Как ты прекрасна!
И действительно: голоса стихли, и воздухе звенело лишь эхо наговорённых заклинаний. Губы Люциуса коснулись её промежности, и Гермиона безотчётно застонала. Вдруг стал ясен смысл этого ритуала: она чувствовала то же самое, что и муж. Их ощущения перекликались между собой и от этого увеличивались. Руки сами сжали его мягкие пряди, словно пытаясь прижать ближе или передать, как же ей хорошо.
Гермиона едва держалась на ногах, мучимая его ласками, но Люциус крепко сжимал её ягодицу, а другой рукой поглаживал то плоский живот, то внутреннюю поверхность бёдер. Она могла только всхлипывать и пошире расставлять ноги, чтобы даровать ему большую свободу действий. От неторопливых движений его языка и губ обнажённое тело всё чаще сотрясала крупная дрожь. Всё ближе и ближе разноцветная пелена…
— Люциус… о-о!
Колени подогнулись, и Гермиона всё-таки упала в объятья мужа, а он уложил её на что-то мягкое, целуя в висок.
— Твои крики — самое лучшее, что я когда-либо слышал.
Руки тряслись от пережитого оргазма, но она нашла в себе силы сорвать золотистую ленту с глаз.
Перед ней в свете плавающих в воздухе белых огоньков открылась круглая комната без единого угла — и со всех сторон зеркала, кое-где задёрнутые бордовыми портьерами. На пушистом ковре алела россыпь бархатных подушек с кистями. Рядом обнаружилась овальная тумба с открытыми ящиками-полумесяцами.
Гермиона села, оглядывая Люциуса глазами, блестящими от голода.
— Думаешь, я оставлю тебя без сладкого?
Он усмехнулся и протянул к ней руки. Она слегка толкнула его на спину и села верхом. Гермиона знала, что Люциус давно готов, но решила помучить его. Начав с долгого поцелуя в губы, она спустилась к его ключицам, груди, а потом вдруг провела языком по рёбрам.
— Такой вкусный… ароматный!
— Искусительница… — прошептал он.
Гермиона коснулась его члена кончиками пальцев, и Люциус вздрогнул.
Она не торопилась. Лизнув его по-кошачьи коротко, Гермиона обхватила горячую плоть ладонью и сжала губами круглую головку. Люциус пробормотал что-то неразборчивое, и женщина окунула его в горячее тепло своего рта. Нежно водя языком вверх и вниз, она с наслаждением слушала, как участилось его дыхание, как напряглось молочно-белое тело. Какая-то подушка, подвернувшаяся
Гермиона знала: ему хочется быстрее, и чтобы она сжала его пальцами вот там, между бёдер. И когда она проделала это, Люциус вскрикнул и попытался отстраниться, но Гермиона не оставила ему шансов, прижавшись ближе. Она с затуманенным от желания взглядом облизнула его, выпивая остатки, и Люциус притянул её, укладывая к себе на грудь.
Гермиона обняла мужа, поглаживая талию кончиками пальцев, и поёрзала: она успела снова возбудиться во время минета.
— Ты был слишком соблазнителен, чтобы я могла остановиться.
— Люблю тебя, — прошептал Люциус. — Хочу быть с тобой. И в тебе…
— Что? — она округлила глаза. — Уже?
— Должно быть, это магия мэнора, — он рассмеялся, подминая её под себя и приникнув в сладком поцелуе. — А может, просто любовь…
Гермиона закрыла глаза, тая от того, как Люциус покусывает её верхнюю губу, гладит внутреннюю сторону ладони. Ей не нужно было видеть: она чувствовала, как глаза его потемнели, едва широкие ладони сжали её груди с острыми сосками.
— Иди, мой король… Иди ко мне!
Люциус медленно вошёл, наслаждаясь каждым мгновением. Гермиона выдохнула от восторга и обхватила его ногами, скрестив лодыжки на его пояснице. Его движения были как сладкий яд, огненная лава, разливающаяся по венам вместо крови. Гермиона истово поднималась ему навстречу, желая только одного: чтобы это никогда не заканчивалось.
Когда Люциус перевернул её на живот и поднял, сжимая бёдра, она уже ничего не соображала. Возбуждение накатывало жаркими волнами: одна за другой.
Малфой толкнулся в неё, и Гермиона всхлипнула от лавины новых ощущений. Она видела их обоих в десятках зеркал: обнаженные, мокрые от пота, задыхающиеся от желания — и это зрелище заводило до умопомрачения. Люциус властно сжимает её бедра и одной рукой прогибает спину, не переставая вбиваться. Он словно создан для неё: с сильным телом и крепкими руками, которые творили с ней что-то невероятное.
Склонившись, Люциус прошептал:
— Кончи для меня, малышка! Кончи!
Гермиона вздрогнула. Эти слова переполнили чашу напряжения, которое уже перехлёстывало через край. Ослепительная молния прошила тело, пробежав по позвоночнику и заставляя выгнуться. Женщина запрокинула голову с криком наслаждения, плеснув по щеке Люциуса мягкой волной кудрей.
Но он не спешил её отпускать. Пока Гермиона приходила в себя, она почувствовала успокаивающе прохладный гель, а потом и палец мужа в анусе.
— Люциус!
— Расслабься, милая, я не сделаю тебе больно.
Движения его были осторожными и медленными, и от того, с какой нежностью Люциус входил, Гермиона неожиданно для себя возбудилась, хоть это и казалось совершенно невозможным. Почувствовав это, Малфой добавил второй палец, затем третий.
— Да, чёрт возьми… — простонала Гермиона. — Да…
Она не узнавала ни свой голос, ни себя. Были только он, она и дикое неутолимое желание. И когда член сменил пальцы, боль принизила приятные ощущения. Гермиона испуганно дёрнулась, но Люциус сжал её плечи и прошептал: