Мир Азриэля. Песнь ласточки
Шрифт:
Разжав пальцы, он отступил назад, смотря, как поверженный противник, подобно тряпичной безвольной кукле, срывается с края стены, вместе с десятками алых капелек крови пропадая в тумане и исчезая из виду.
Глухой, полный боли и гнева крик застыл в ушах, когда чьи-то руки, что до этого сжимали плечи, невольно разжались, дав упасть и разбить коленки об холодный чёрный камень, с глазами полных слёз смотря на незнакомца, сжимавшем в руке небольшой медальон, окроплённый кровью, что он успел сорвать со своего противника. Сильнее сжав его на последок, он вдруг кинул под ноги мальчишки, исказив губы в холодной, леденящей душу усмешке.
— Он доверял тебе… — глотая слёзы и ярость прошептал Вик. — Верил, что ты на его стороне! Верил
— Доверие в наше время так же опасно, как попытка жить, — раздались слова призрачным эхом в голове, хотя он даже не взглянул на мальчишку, вглядываясь в бледное лицо женщины с застывшими слезами в уголках красивых глаз цвета оникса. — Уведи его, если не хочешь узреть ещё одну смерть за сегодня.
Дрогнув, женщина упала на колени перед мальчишкой, схватив его лицо дрожащими ледяными пальцами и всмотревшись в залитые слезами глаза, сама еле сдерживаясь, что бы не дать волю чувствам.
— Послушай меня, Виктор… — сглотнув, зашептала она, смахивая с его лица спутанные чёрные волосы, на что тот лишь испуганно закачал головой. — Слушай!.. не смей этого забывать, понял? Не смей забывать, кто убил твоего отца… люди и вправду жестоки и коварны, они умеют предавать других, поэтому будь хитрее. Верь только себе, и тому, кто знает, какие дьяволы в тебе обитают… остальные лишь лжецы, понял? А теперь пойдём, пока и наши головы не полетели в эту пропасть…
Туман заклубился, и видение пропало так же быстро, как и животный страх в груди.
Над головой зашуршали чёрные пики сосен и елей, затмевая собой ночное небо с сотней бриллиантов-звёзд, тускло освещающих лес и отражаясь в чёрной змеистой реке с вгрызшимися в каменистую землю серыми сваями и натянутыми меж друг другом старыми канатами. Только в этом месте она была настолько узкой, что её можно было бы ещё попробовать переплыть, и всё же что-то останавливало его, заставляя всматриваться в чёрную, словно зеркальную воду. Его что-то гнало вперёд, от чего он постоянно оглядывался и вслушивался в эту ночную тишину, тяжело переводя дыхание и периодически зачёсывая назад спутанные чёрные волосы, смахивая с щеки уже успевшую застыть кровь. Наконец, решившись, он дотронулся до натянутых канатов, заставив на столбах вспыхнуть голубые линии, тускло светившиеся в темноте.
Что-то негромко затрещало, и из чёрной воды, разрезая гладь обшарпанным носом, показалась старая лодка, негромко шлёпавшая вёслами и плывя в его сторону. Вгрызшись в серые камни своим худым дном, она застыла, словно так и приглашая внутрь, и Виктор не смел ей отказать, перепрыгнув через борт и тут же вздрогнув, когда вновь натянулись канаты, и лодка оторвалась от берега. Сердце опасливо вздрогнуло и сжалось в груди, заставив почти не дыша смотреть на чёрную воду без дна, различая в ней сотни звёзд, и собственное бледное лицо, лишённое хоть каких-то красок, лишь глаза так и горели золотом с рыжиной.
Из рубашки, сверкнув, показался медальон в виде шестиконечной серебристой звезды с небольшим, разбитым посередине, сапфиром. Осторожно сняв с себя почти что единственное, что осталось от отца, парень сжал его в руке, всё ещё ощущая эту мёртвую теплоту чужого тела, до которого больше не дотронется, и ненависть огненной змеёй взвилась в груди.
Скривив от собственного бессилия и гнева губы, Виктор лишь сильнее сжал в руке медальон. Он бежал из собственного дома как какой-то преступник, вынужденный скрываться от погони и гнёта того, кого готов убить собственными руками. Именно в этот миг он ненавидел его всей своей душой, еле сдерживаясь, что бы не повернуть лодку и не вогнать в шею незнакомца свой кинжал.
— Отец… — не сводя взгляда со своего отражения почти что прошептал парень. — Я не знаю, как мне быть… я не знаю, что делать. Всё стало так запутанно… мне не хватает тебя больше всех.
Протянув руку, он коснулся холодной воды онемевшими пальцами, как запястье что-то сжало, со всей силы потянув
И тут словно что-то поменялось. Стекло вдруг прошло трещинами, давая путь к поверхности, а зеркала задрожали, заставив туман вокруг мальчишки подёрнуться золотом, и будущее замелькало перед глазами, порой проносясь за доли секунды, а порой и задерживаясь на долгие минуты.
Темница. Тут пахло сыростью, плесенью и мраком. Он ощущал всё это даже не имея лица, чувствуя спиной холод каменной стены, ледяные кандалы на шее, руках и ногах, окутавшие его изорванное в клочья тело. Чувствовал, как со свежих ран струится ещё горячая, обжигающая кровь, капля за каплей спадая на покрытый старым сеном пол. Чувствовал чужие прохладные руки, что изо дня в день касались его груди, омывая глубокие раны и порезы, а он даже не мог взглянуть на того, кто это делал. Не мог вздохнуть воздуха, не мог увидеть свет от огня в чугунных чашах, не мог даже испить воды! Тряпичная кукла, на век прикованная к стене и лишившаяся собственного лица. Не он должен быть на этом месте, совершенно не он…
Туман вновь подёрнулся золотом, и видение пропало, сменившись другим.
Странный, словно вымерший город из чёрного камня с пустынными улицами, по которым блуждают вечные тени, с громадным, великим, но уже пустынным дворцом в самом центре. И среди этого призрачного ужаса, гробовой тишины, блуждает она. С её копны тёмно-рыжих волос сочится вода, а в пальцах она сжимает странные серебряные часы со множеством стрелок, то и дело, что отчаянно оглядываясь по сторонам, вслушиваясь в тишину и спуская с потрескавшихся губ белый пар. Но вот что-то случилось, и она уже бежит, задыхаясь от сухого воздуха, навстречу словно выплывшей из мрака Золотой Двери, куда и ныряет, пропадая в белом ослепительном свете…
Книга. Старая, с потрёпанными пожелтевшими страницами и странным золотым названием на синей обложке, что почему-то носит имя Города Всех Дорог. Её листы исписаны ровными чёрными буквами, что порой исчезали из виду, или вновь прибавлялись, с шуршанием переворачиваясь с одной страницы на другую, меняя сюжет, перечёркивая имена и вставляя монстров, которых быть не должно. И вот она вспыхивает яростным огнём, погребая всё во мрак.
Но вот показалось небо, и словно трещина между мирами: справа Пустыня со своими беспощадными золотыми песками, в чьих барханах обитают костяные змеи, способные парить высоко над головами при помощи воздушных мешков на защищённых чешуйками брюх, и наездники на них, искусно управляющие с существами. А слева Север, полностью белый, словно на него не хватило красок, с громадными зверями, чей мех сливался со снегом, а рёв был подобен грому. Они были в доспехах, покрытых золотом и серебром, а за их спинами высилась скала изо льда, внутри которой покоилось громадное создание, сверкая рубинами глаз и готовясь пробудиться от тысячелетней спячки. А в центре, словно гранича между ничейными землями, высился замок из красного камня с высокими чернильными шпилями, протыкающими два солнца одновременно. И там, в богато украшенном зале с резным потолком и троном из чистого золота, восседала Призрачная королева, чья красота вряд ли сравнилась бы со всем тем, что Вику удавалось увидеть. Но она была уже не та, что раньше. Нет… в её груди горел новый, великий огонь, что ни мог не обжечь тех, кто пытался им завладеть…