Мир без конца
Шрифт:
Молодой строитель рассмеялся:
— Если бы она тебя сейчас видела!
Юноша поцеловал возлюбленную в ногу.
— Может, ей тоже этого хочется, — возразила Керис. — Ты ведь знаешь, что говорят про монахинь.
— А почему она решила, что тебе нужно в монастырь?
— После крушения моста я помогала ей ухаживать за ранеными. И мать-настоятельница говорит, что у меня прирожденный дар.
— Так оно и есть. Даже я это вижу.
— Я только выполняла указания Сесилии.
— Но людям после разговора с тобой становилось легче. Ты всегда выслушивала их и только потом говорила, что делать.
Девушка погладила Мерфина по щеке.
— Я не могу стать монахиней. Ты мне слишком нравишься.
— У тебя родинка. Прямо здесь, ну надо же, в таком месте.
— Знаю. Это с детства. Я всегда считала, что это ужасно, и так радовалась, когда у меня начали расти волосы. Теперь-то, думала я, муж не увидит. А ты рассмотрел.
— Монах Мёрдоу решит, что ты ведьма. Лучше не показывай ему.
— Даже если он останется последним мужчиной на земле.
— Эта родинка спасает тебя от богохульства.
— О чем ты?
— Арабы каждое произведение искусства создают с небольшим изъяном, чтобы оно не могло тягаться с божественным совершенством.
— Откуда ты об этом знаешь?
— Один флорентиец рассказывал. Послушай, а как по-твоему, гильдии нужен остров?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что я бы его взял.
— Четыре акра камней и кроликов? Зачем?
— Построил бы склад и строительный двор. Камни, дерево по реке прибывали бы сразу ко мне. А после моста возвел бы на острове дом.
— Хорошая мысль. Но просто так они его не отдадут.
— А если в качестве частичной уплаты за постройку моста? Я мог бы, скажем, отдать за него половину жалованья за два года.
— Твое жалованье — четыре пенса в день… тогда остров стоил бы чуть больше пяти фунтов. Мне кажется, что гильдия будет рада получить столько за бесплодный остров.
— Думаешь, здравая идея?
— Думаю, когда мост будет построен и остров станет доступным, поставишь там дома и станешь их сдавать.
— Да, — задумался Мерфин. — Надо поговорить с твоим отцом.
26
Ральф Фитцджеральд вернулся с охоты в прекрасном расположении духа. Да и все мужское окружение графа Роланда было в приподнятом настроении. Рыцари, сквайры, собаки пересекли подъемный мост графского замка, как армия. Шел легкий дождь, приятно холодя разгоряченных, усталых, довольных людей и животных. Охотники могли похвастаться несколькими по-летнему откормленными оленихами — из них выйдет прекрасный ужин — и крупным старым оленем, слишком жесткое мясо которого годилось только для собак, его убили из-за роскошных рогов.
Всадники спешились во дворе в нижней петле рва, имеющего форму восьмерки. Ральф расседлал Грифа, пробормотал ему в ухо слова благодарности, дал морковку и передал груму почистить. Поварята оттащили окровавленного оленя. Мужчины громко вспоминали охоту, смелые прыжки, опасные падения и чудесные избавления, когда рассказчик был буквально на волосок от гибели, хвастались, шутили, смеялись. Ральф еще чувствовал запах, который так любил — смесь конского пота, вымокших собак, кожи и крови, — и, очутившись возле лорда Уильяма Кастера, сказал:
— Великолепная охота.
— Отличная, — согласился лорд, сдвинув шапку и почесав лысеющую голову. — Хотя жаль старого Бруно.
Бруно, вожак собачьей своры, чуть поспешил. Оленя уже загнали, у него не осталось сил бежать, и он развернулся на собак, выставив мощные окровавленные плечи. Пес подпрыгнул, чтобы вцепиться жертве в горло, но олень последним усилием наклонил голову, выгнул мускулистую шею и поддел рогами пса, после чего полностью изнемог. Через секунду собаки уже терзали его. Однако, прощаясь с жизнью, старый самец, как спутанную веревку, намотал на рога кишки Бруно, и Уильям, чтобы избавить пса от страданий, длинным кинжалом перерезал ему глотку.
— Смелый был пес. — Ральф сочувственно сжал плечо Кастера.
— Как лев, — кивнул тот.
Момент показался сквайру удачным, и Фитцджеральд решился заговорить о своем будущем. Лучшей ситуации не представится. Он служил Роланду уже семь лет, был смелым и сильным: когда рухнул мост, спас графу жизнь, и все-таки до сих пор оставался сквайром. Чего еще от него хотят?
Вчера на пути из Кингсбриджа в Ширинг случайно встретил в таверне брата. Мерфин спешил на каменоломню аббатства и поделился новостями. Он построит самый красивый мост в Англии и станет богатым и знаменитым. Родители рады. Это, повергло Ральфа в еще большее уныние. Стоя возле лорда Уильяма, сквайр не мог придумать, как задать важный вопрос, и поэтому просто выпалил:
— Прошло уже три месяца, как я спас жизнь вашему отцу в Кингсбридже.
— Многие оспаривают эту честь, — ответил Уильям. Его жесткий взгляд напоминал Роландов.
— Я вытащил его из воды.
— А Мэтью Цирюльник оперировал, а монахини меняли повязки, а монахи молились. Хотя жизнь ему спас Бог.
— Аминь, — отозвался Ральф. — И все-таки я очень надеюсь на некую признательность.
— Моему отцу трудно угодить.
Стоявший рядом вспотевший, раскрасневшийся Ричард, услышав последнюю фразу, заметил:
— Истинно как Библия.
— Не скули, — бросил Уильям. — Твердость нашего отца сделала нас сильными.
— Насколько я помню, она делала нас несчастными.
Кастер отвернулся, вероятно, не желая обсуждать эту тему в присутствии человека более низкого положения.
Когда лошадей отвели на конюшни, люди потянулись мимо кухонь, сараев и часовни ко второму подъемному мосту, который вел к маленькому внутреннему дворику — верхней петле восьмерки. В графском жилище, традиционном замке-башне внизу располагались подвалы, над ними — большой зал, а на узком верхнем этаже — жилые покои Роланда. Высокие деревья около башни облюбовала стая грачей, которые яростно дрались и недовольно галдели. Ширинг сидел в зале, уже сменив грязный охотничий костюм на пурпурную мантию. Фитцджеральд встал рядом, решив при первой же возможности заговорить о своем. Граф добродушно пререкался с леди Филиппой — одной из немногих, кто мог ему противоречить, ничем не рискуя. Они говорили о замке.