Мир без конца
Шрифт:
— Эй, что это вы там перешептываетесь? — встревожилась девушка.
Перкин рассердился, но неохотно кивнул:
— Хорошо.
— Что хорошо? — с нехорошим чувством спросила батрачка.
— Вдвое? — уточнил Натан.
Хитрый землепашец вновь кивнул. Гвенда по-настоящему испугалась. Рив громко объявил:
— Перкин готов уплатить двойной гериот — пять фунтов.
Ральф улыбнулся:
— Другое дело.
— Нет! — вскричала девушка.
— Размер гериота устанавливается по обычаю, закрепленному в манориальных свитках, — медленно полумальчишеским-полувзрослым голосом произнес Вулфрик. — Это не предмет торга.
Староста быстро возразил:
— Но он может меняться. Его размеры не прописаны в «Книге Страшного суда».
Ральф, глядя на молодых людей, разозлился:
— Вы что тут, законники? А если нет, заткнитесь. Гериот составляет два фунта десять шиллингов. А все остальные деньги, которые один человек может уплатить другому, вас не касаются.
Гвенда с ужасом поняла, что Фитцджеральд может не сдержать слова. Тихо, медленно, но вместе с тем четко и грозно она проговорила:
— Вы мне обещали.
— С чего это мне что-то тебе обещать?
Это был единственный вопрос, на который девушка не могла ответить.
— Я вас просила, — прошептала она.
— А я сказал, что подумаю. Но ничего не обещал.
Крестьянка ничего не могла сделать, чтобы заставить негодяя сдержать слово. Просто хотела убить его.
— Обещали! — выкрикнула она.
— Лорды не торгуются с вилланами.
Батрачка безмолвно смотрела на обманщика. Все было зря: долгий путь в Кингсбридж, унизительное раздевание перед ним и Аланом и то постыдное, что она делала на кровати в «Колоколе». Гвенда предала Вулфрика, а он не получил землю. Девушка ткнула пальцем в лорда и хрипло выговорила:
— Да будь ты проклят, Ральф Фитцджеральд.
Проклятие разъяренной женщины считалось очень действенным. Землевладелец побледнел:
— Осторожнее со словами. Для ведьм, изрыгаюших проклятия, существуют наказания.
Ни одна женщина не могла отнестись к такой угрозе легкомысленно. Гвенда отпрянула и все-таки не удержалась:
— Тем, кто не получает по заслугам в этой жизни, достанется в следующей.
Ральф не ответил и повернулся к Перкину:
— Где деньги?
Однако Перкин разбогател вовсе не потому, что говорил всем, где хранит деньги.
— Сейчас принесу, милорд.
Вулфрик насупился:
— Пойдем, Гвенда. Милости здесь ждать нечего.
Девушка пыталась сдержать рыдания. Гнев уступил место горю. Они проиграли, и это после всего, что сделали. Она опустила голову и отвернулась, чтобы никто не видел ее лица. И тут раздался голос Перкина:
— Подожди, Вулфрик. Тебе нужна работа, а мне нужны помощники. Иди ко мне. Я буду платить пенни в день.
Парень побагровел от стыда: ему предлагали батрачить на земле, которую держала его семья. Оборотистый крестьянин добавил:
— И Гвенда тоже. Вы молодые, работящие.
Девушка видела, что он вовсе не злорадствует — лишь преследует собственные интересы, мечтая заполучить двух сильных молодых батраков, которые помогли бы ему на увеличившихся владениях. Ему безразлично, а может, он и не понимает, что для Вулфрика это последнее унижение. Помолчав, хитрец добавил:
— Шиллинг в неделю на двоих. Вы будете купаться в деньгах.
На Вулфрика было больно смотреть.
— Работать за деньги на земле, которую моя семья держала десятки лет? — переспросил он. — Никогда.
Развернулся и вышел. Гвенда двинулась за ним, думая, что же, ради всего святого, им теперь делать.
29
Вестминстер-холл оказался огромным, больше иного собора. Высоченный потолок этого самого важного зала в Вестминстерском дворце, пугающе длинного и широкого, подпирали два ряда высоких колонн. Увидев, что Роланд чувствует себя здесь как дома, Годвин испытал удар по самолюбию. Граф и лорд Уильям важно ступали в модных штанах-чулках: одна штанина красная, другая черная. Все графы и почти все бароны были знакомы, похлопывали друг друга по плечу, перешучивались, хохотали. Аббату захотелось напомнить им, что на судебных заседаниях, проходящих в этом помещении, любого из них могут приговорить к смерти, хоть они и знатного сословия.
Сам настоятель и его земляки держались робко, переговаривались только между собой, да и то вполголоса. Однако аббат решил, что причиной тому не почтительность, а волнение. Годвин, Эдмунд и Керис чувствовали себя неловко. Никто из них прежде не бывал в Лондоне. Единственного их знакомого, освоившегося в столице, Буонавентуры Кароли, сейчас в городе не было. Жители Кингсбриджа не знали улиц, одежда их оказалась старомодной, деньги, которых, по их мнению, они взяли с собой довольно много, таяли на глазах.
Олдермен держался уверенно. Керис выглядела рассеянной, как будто думала о чем-то куда более важном, что вряд ли соответствовало истине. И только Годвин извелся. Недавно избранный аббат бросил вызов одному из самых знатных людей страны. На кону будущее города. Без моста Кингсбридж захиреет. Аббатство, в настоящий момент центр одного из самых крупных городов Англии, съежится до размеров незаметной обители в маленькой деревне, где несколько монахов будут молиться в гулкой пустоте осыпающегося собора. Честолюбец боролся за эту должность не для того, чтобы безропотно наблюдать, как его трофей обращается в пыль.