Мир без милосердия
Шрифт:
Тогда мне пришлось еще раз столкнуться с этим Гидо. Он не мог простить того случая в ресторане, как и я никогда не прощу ему подлого обмана!» Роже вдруг в мельчайших подробностях вспомнил происшедшее тем, теперь далеким летним днем.
У него выпало свободное воскресенье, и, взяв маленького Жана, Крокодил отправился с ним обедать в любимый ресторан. Весь долгий обед маленький Жан порол веселую чепуху, не сидел и минуты на месте, дважды уронил вилку на пол, но ни разу не извинился ни перед отцом, ни перед официантом. Более того, когда кельнер подошел второй раз, Жан дернул его за
Это был один из немногих редких обедов, когда ему удавалось побыть с сыном наедине. Без мелочной опеки Мадлен, без ее постоянных раздраженных окриков, если Жан что-нибудь делал не так, как следовало. Роже почти блаженствовал. Можно было есть не торопясь, ни о чем не думая. Тогда он впервые особенно остро почувствовал, что за житейской суетой не заметил, как у него в семье вырос большой самостоятельный человек.
Обед был испорчен, когда они уже покидали ресторан. У самых дверей в узком проходе они столкнулись с двумя мужчинами. И прежде чем Роже успел разглядеть их, он интуитивно понял, что это знакомые.
Толстый господин — Роже узнал его сразу — был старым велосипедным бизнесменом, который на заре дюваллоновской юности отвалил ему за рекламный пробег слишком жирный для начинающего гонщика денежный куш. Роже не помнил, что рекламировал тогда, — кажется, кухонные комбайны. Толстяк дружески обнял Роже и, попыхивая в лицо винным перегаром и смердящим запахом крепких табаков, принялся громко восхищаться его последними победами. Каждый раз приговаривая: «Ведь это я, мой дорогой мальчик, оценил тебя первым!»
Когда прошла минута суетливых приветствий, Роже разглядел его спутника. Это был такой же полный, с очень благородными чертами лица красивый мужчина. Он стоял не двигаясь и спокойно, чуть посмеиваясь, смотрел на Роже и шумную процедуру приветствия. Только в глубине его больших серых глаз как бы притаилась тревога. Узнав красавца, Роже сразу понял, что тревожило этого человека.
«Надо же!.. — зло подумал Роже. — Мой благодетель рука об руку с моим заклятым врагом! Впрочем, какой он мне враг? Просто негодяй, какими полон мир!»
Роже вперил пристальный взгляд в красавчика, и тот, не выдержав, опустил глаза. О, у него были для этого основания! Он, видно, тоже не забыл юнца, которого самым подлым способом обобрал почти на две трети гонорара. Это был форменный грабеж. Но мальчишка Роже Дюваллон тогда плохо разбирался в бухгалтерии. Потом Роже пришел просить отдать его честно заработанные деньги. И тот, похлопав его по плечу, холодно сказал: «Ты еще молод, мальчик, чтобы получать такие деньги. Они могут вскружить голову — из тебя не выйдет даже циркового эквилибриста, не то что спортивной «звезды».
Еще раз встретившись с красавчиком долгим взглядом, Роже понял, что и тот ничего не забыл. Если не считать, может быть, незначительных деталей привычного для него мелкого дела.
Все это узнавание доилось мгновение. Отстранившись от толстяка и сделав шаг назад, Роже взял маленького Жана за плечи, а потом сказал:
— Жан, поздоровайся, пожалуйста, с этим дядей. Мы с ним очень давние и добрые друзья.
Маленький Жан протянул толстому сложенную лодочкой ладошку и гордо произнес:
— Дюваллон-младший...
— Ух ты боже мой! — засюсюкал толстяк.
Он сел на корточки, хотя ему это было нелегко, и долго тряс руку Дюваллона-младшего. А старший тем временем смотрел на второго спутника. Потом медленно, стараясь выговаривать слова почти по слогам, Роже произнес:
— А этому дяде, Жан, руки не подавай. Ни сегодня, никогда вообще. И тем более когда вырастешь. Этот дядя, Жан, удивительный мерзавец. Что такое «мерзавец», я тебе как-нибудь объясню. — И, повернувшись, оба, Дюваллон-старший и Дюваллон-младший, зашагали из ресторана.
...— Эй, Крокодил, давай работай! А то совсем заснешь!
— А кто у нас впереди? — вместо ответа спросил Роже.
— Два швейцарца, чтоб им все гвозди под колеса! — выругался бельгиец. — Везет же этим неженкам!
— А ты бы меньше с коровами целовался, — бросил Роже, — глядишь, и был бы впереди.
— Ты ведь ушел не дальше нашего. Видно, тоже понравились коровьи губы!
Все трое расхохотались. Роже улыбнулся. Но не шутке, а своей мысли.
«Ну, остряк, дай только добраться до финишной прямой, там я тебе покажу коровьи губы! Если не подведет нога, будешь держать за хвост жареного воробья!»
Он вспомнил, как однажды, вот так же поклявшись выиграть финишный спринт, едва пришел вторым — за несколько десятков метров до финишной линии у него судорогой свело ногу.
«В этой гонке мне все-таки легче. В прошлом «Тур Испании» собралось с десяток равных имен. Мы со своей славой и мастерством тогда просто не смогли все уместиться на финишной черте. Мне повезло — я оказался на полколеса впереди остальных...»
Роже с любопытством стал рассматривать шедшего рядом с ним итальянца. Это был тот самый 62-й, везунчик. Правда, он в два этапа растерял свое преимущество — в шпаргалке Роже для 62-го даже не нашлось места. Итальянец оказался бесцветным мотыльком, боявшимся всего, даже собственных причуд.
Последняя четверть этапа не изменила положения в гонке. Они дружно работали, но двойка швейцарцев казалась недосягаемой. Несколько раз «маршалы» провозили демонстрационную доску, и каждый раз между лидерами и четверкой разрыв не сокращался меньше двух минут.
«На чем же работают эти парни? Они что, двужильные? Мы почти в четыре лошадиных силы тянем к финишу а им хоть бы что! Поймали ветер, что ли? Или день их сегодня!»
Роже на всякий случай проверил по своему кондуиту, не подвела ли память. Все точно: швейцарцев не было даже в десятке. Роже мог отпускать их на пять минут без всякого риска. Эта мысль настолько успокоила Роже, что перед финишем он дал «петуха»: начал слишком затяжной спурт. У него не хватило дыхания, он скис перед самой линией и в результате оказался лишь шестым. Роже со злостью бросил свой номерок помощнику судьи, но тот схватил его за руку.