Мир богов
Шрифт:
Прогони, я уйду без обид. Но чем жить без тебя
И танталовы муки терпеть, лучше вечность в аду мне гореть!
— Это самое лучшее, что ты мог бы сделать для Аэллы, — усмехнулся Хаос.
Сатиры, прячущиеся за пышным кустом сирени, огорчённо переглянулись.
— Стихоплёт, а рифма никакая! — укоризненно шепнул один из почитателей талантов своего прародителя.
— Это я от волнения, — оправдываясь, шепнул Пан в ответ и также тихо, но грозно добавил: — А ну кыш, пострелята, пока я вам рога не пообломал!
Сатиры
— Родная, ты не сердишься? — смиренно вопросил он.
— Хватит ломать комедию! Когда это случится, ты сразу заметишь. Конечно, если на этот раз успеешь удрать, — вмешался Хаос и бросил на дочь выразительный взгляд. — Аэлла, ты иди вперед, и позаботиться об обеде, а мы тем временем немного поболтаем. Нам с твоим мужем нужно кое-что обсудить.
Миссис Фьюстер обеспокоенно посмотрела на мужчин, но, как послушная дочь, последовала отцовскому приказу.
Пан обменялся рукопожатием с тестем и, когда жена ушла далеко вперёд и не могла их услышать, с беспокойством посмотрел на него.
— Отец, вы знаете, зачем Золотой император вызвал Лотико?
Хаос ответил утвердительно.
— Надёжные источники сообщили, что он злится на мальчишку из-за любовной привязки, которую он применил к Сирин. Но куда сильней его взбесило сегодняшнее происшествие. Один из твоих оболтусов сатиров, прикинулся Лотико и чуть было не изнасиловал Алконост.
— Плохо дело! — резюмировал Пан. — Нужно выручать малыша, пока не поздно, — добавил он с озабоченным видом.
— Верно мыслишь. Золотой император, скорей всего, обвинит его в преступлениях против дочерей. Вопрос в том, какое наказание он ему вынесет.
Пан повернул голову, и на его лице появилось не верящее выражение.
— Вы думаете?.. Нет, он не посмеет!
Хаос с сомнением покачал головой.
— Ничего нельзя исключать. Вполне возможно, что под этим предлогом Золотой император захочет окончательно расправиться с нами. Зная его характер, он не успокоится, пока мы все не окажемся в Тартаре[1].
Заметив, что в серо-зелёных глазах зятя засверкали крошечные молнии, предвестники гнева, Хаос подумал, что не зря ходили слухи, что он на самом деле сын Зевса и Гибрис. Мол, таким образом ему аукнулись заносчивость матери и кормилица-коза, которая выходила его отца. К тому же Хаос, как изначальное божество-прародитель всех богов, сам чувствовал, что Пан близок к нему по крови, что говорило о том, что он из высшего эшелона олимпийцев. Так что он выговаривал дочери за якобы неравный брак исключительно из вредности. Всё обстояло с точностью наоборот, это Аэлла по своему положению стояла ниже мужа. В отличие от Пана, она даже не числилась в пантеоне греко-римских богов, поскольку её мать была гарпией, то есть обычном чудовищем. Правда, Аэлла относилась к новому поколению и по отцу, всесильному Хаосу, могла рассчитывать на повышение статуса, но она была не честолюбива и предпочитала оставаться тем, кто она есть, то есть гарпией.
— Отец, только Аэлле ничего не говорите! — озабоченно проговорил Пан и Хаос фыркнул.
— Сам не проговорись! — сказал он с неодобрением.
— Ни в коем случае! А то я не знаю, какую бучу она подымет. Тогда нам точно придётся объявить войну Золотому императору.
Хаос выжидающе глянул на зятя.
— Что
— Они невелики. Если судить по тому, что я видел, — быстро ответил Пан. — Нас осталось слишком мало. Как правило, это всё дети второстепенных божков, которые и раньше не рвались в бой. Ну а главное, что Огненная стража по-прежнему начеку. Она охраняет Тартар так, что нет никакой возможности освободить пленников.
— Я так и думал, — рассеяно отозвался Хаос и вскочил на спину коня. — Передай Аэлле, что я загляну к вам попозже. И вот ещё что: что бы ни случилось, ни в коем случае не пускай её к Золотому императору. Постарайся её убедить, что своим вмешательством она погубит не только сына, но и всех нас.
***
Родные Лотико опасались не зря. Золотой император действительно был в ярости. Сатиров, что посмели покуситься на честь принцессы, не только поймали, но даже успели обезглавить. Тела бедолаг сожгли, а их головы украсили въездные ворота императорского дворца, и теперь они печально взирали на бога любви, которого вели к тому же могущественному судье.
Лотико бросил беглый взгляд на головы злосчастных сатиров и с сожалением подумал, что вряд ли ему удастся сдержать обещание, данное матери, и вернуться домой. Как правило, высочайшего суда удостаивались лишь те из богов, кому уже заочно вынесли приговор.
Стража привела его в одно из помещений, примыкающих к залу, где заседал Золотой император, и старший конвоя велел ему ждать вызова.
Поначалу Лотико сел на скамью, но затем, донимаемый тревогой, встал и подошёл к окну. Он был сыном своего отца, и вид зелёного приволья обычно возвращал ему присутствие духа. Но только не в этот раз. Из окна, где он стоял, хорошо просматривалась парадная лестница, ведущая к дворцу, и первое, что он там увидел это Ирину или Сирин, как звали на самом деле смертную дочь Золотого императора.
Облачённая в роскошнейший наряд она вместе с паладинами поднималась по ступенькам, застеленным златотканым ковром. К его удивлению, её сопровождал князь Фонг Лин Гуан, глава дома фениксов, и две дамы из его ближайшего окружения. Но куда больше Лотико удивило собственное тёмное чувство, охватившее его при виде того, что девушка держит спутника под руку и с потаённой улыбкой на губах внимает его словам.
«Нет, не может быть! Ревность — это признак любви! К тому же я и смертная? — со скепсисом подумал он и пригрозил могущественным пряхам: — Берегитесь, мойры! Если это ваши шуточки, то я отплачу вам той же монетой!» После дерзкого вызова, брошенного богиням судьбы, ему послышались невнятные женские голоса, шуршание руна мироздания, и ритмичное постукивание веретён. Но этим дело не ограничилось. «Договорились, малыш! Не знаю, как Клото и Антропос, а лично я очень жду твоей мести», — сказала одна из мойр и засмеялась.
В изумлении Лотико потряс головой. «Не зря говорят, не желай невозможного, а то однажды допросишься, на свою же голову», — с грустью подумал он. Уж кому другому, а ему было доподлинно известно, на какие глупости способны влюблённые. Он придирчиво оглядел ту, что ему подсунули мойры, и вновь прислушался к себе — сердце молчало, и он облегчённо перевёл дух.
«Вот ведь шутницы! А я чуть было не поверил, что это правда», — с улыбкой подумал он и, откликнувшись на зов распорядителя, бодро зашагал к распахнутой двери судилища.