Мир богов
Шрифт:
Императорский дворец был великолепен, поэтому даже зал заседаний блистал золотом, драгоценными камнями и яркими красками. Вот только при виде Золотого императора, восседающего на сияющем троне, настроение бога любви основательно потускнело. Как обычно, лицо самодержца полностью закрывала золотая драконья маска, но о том, что он не в духе, можно было судить по излучаемой им ауре, которая была вполне зримой для богов его уровня.
Только Лотико опустился на колени и приготовился произнести приветственную речь, как в зале пронёсся изумлённый шёпоток.
Это вошла Ирина, причём без приглашения, что было
Расфуфыренный в пух и прах шарообразный коротышка с длинным клювом вместо носа велел девушке следовать за ним и направился к боковому приделу, предназначенному для скромных просителей, где, по его мнению, смертной было самое место. Не двинувшись с места, она смерила его ироническим взглядом, а затем, невзирая на уговоры, быстрой походкой приблизилась к трону и опустилась на колени рядом с Лотико.
— Ваше величество, мне сказали, что я ваша дочь, — заявила Ирина во всеуслышание.
Когда шум в зале усилился, приобретя нотки сдержанного негодования, девушка подняла голову и с открытым любопытством посмотрела на фигуру на троне, которая из-за маски и полной недвижности казалась не живым существом, а золотой статуей.
— Возможно, это ничем не обоснованные слухи. В таком случае, я уйду и больше никогда вас не потревожу. Клянусь честью! — мягко добавила она, когда молчание слишком уж затянулось.
— Какая-то смертная потаскушка смеет говорить о чести? — выкрикнул возмущённый голос.
Двери распахнулись, и в зал судилища влетела разгневанная Алконост. Следом за ней бежали две растерянные придворные дамы и, чуть не плача, уговаривали её сохранять приличия. Последней в их процессии шла высокая женщина, с каменным выражением на лице. Правую, согнутую в локте руку она держала у груди, а в левой у неё была плётка, рукоятью которой она ритмично постукивала себя по бедру.
Не слушая фрейлин, Алконост с видом фурии подлетела к Ирине и попыталась влепить ей пощёчину, но та перехватила её руку и со словами: «Гляди, как всё запущено!» с такой силой оттолкнула принцессу от себя, что та упала.
Не вставая, Алконост живо обернулась к женщине с плёткой.
— Эй, ты! Сейчас же накажи эту тварь, что посмела поднять на меня руку! — выкрикнула она.
— Да, ваше высочество, — монотонно проговорила женщина.
В тот же миг за её спиной распустились крылья и она, спланировав рядом с Ириной, взмахнула плетью.
На счастье девушки у неё нашлись бессмертные защитники. Лотико вскочил, готовый прийти ей на помощь, но князь Фонг опередил его и перехватил жало плети богини Немезиды. При виде гримасы боли, которую он не сумел скрыть, Ирина сочувственно поморщилась, но когда его рука, удерживающая плеть, почернела и отвалилась, она гневно вскрикнула и бросилась к Алконост, но ей опять повезло. На этот раз на её пути встал бог любви и, чтобы удержать от поступка, чреватого наказанием, крепко сжал в объятиях.
[1] Тартар — по представлениям древних греков это тёмная бездна, которая настолько же удалена от поверхности земли, насколько небо от земли. По словам Гесиода, медная наковальня летела бы от поверхности земли до Тартара целых девять дней. Находится Тартар в Аиде.
Глава 13
Эта сука улыбалась! Улыбалась, глядя на меня и страдания феникса! «Пусти!» — прорычала я, но Лотико лишь сильней прижал меня к себе. «Успокойся, такота-дота! Князю Фонгу ничего не стоит вырастить потерянную руку, а вот тебе придётся несладко, если плеть Немезиды прогуляется по тебе, — проговорил он вполголоса и чуть слышно добавил: — Сирин, ты можешь умереть. Не заставляй Немезиду делать то, чего она не хочет». Проверяя его слова, я быстро глянула на женщину с плетью. На её классически правильном лице не дрогнул ни единый мускул, тем не менее мне показалось, что она едва приметно кивнула.
Хорошо! Вообще-то, я не самоубийца и сразу вняла призыву Лотико, а рвалась к двойняшке больше из-за самолюбия. Эта дрянь, которую у меня не поворачивался язык назвать сестрой, уже бесила меня до потери пульса. Ладно, терпение только терпение! Пусть она пока ликует, но будет праздник и на моей улице. «Я поняла! Можешь теперь отпустить меня», — сказала я как можно спокойней. «Очень на то надеюсь», — ответил Лотико. Опустив руки, он шагнул назад и снова опустился на колени.
— Ваше величество! Понимаю, мне нет прощения, но мы выросли вместе с Алконост и я не хочу, чтобы потом она расстраивалась из-за своего опрометчивого поступка.
— Так ты переживал за Алконост? — наконец заговорил Золотой император.
Поскольку в его густом звучном голосе прозвучали нотки явного сарказма, я тут же задалась вопросом, что здесь делает Лотико и почему он единственный из всех стоит на коленях. Вот только ответа у меня не было.
Встревожившись, я вгляделась в золотого истукана, окружённого сиянием. Чёрт! Лотико в опасности. Нутром чую, нужно что-то предпринять, чтобы отвлечь от него внимание и срочно… Ладно, будет что будет!
— Прошу прощения, ваше величество, но не могли бы вы сначала ответить на мой вопрос? — пошла я ва-банк.
В установившейся мёртвой тишине мои слова прозвучали так громко и отчётливо, что даже мне они показались редким хамством.
— Извините! — брякнула я совсем уж ни к селу ни к городу.
Ничего, ничего! Как там говорится? Стыд не дым, глаза не ест. И всё же есть ощущение, что нужно было послушать князя Фонга и сначала попросить об аудиенции у предполагаемого отца, а не врываться к нему на заседание. С другой стороны, если вчерашнее нападение повторится, то кто знает доживу ли я до следующего утра. К тому же нутром чую, что Лотико придётся туго, если я сейчас не вмешаюсь.
Когда я уж думала, что не дождусь ответа, Золотой император наконец подал голос.
— Да, ты действительно моя дочь, — изрёк он громовым голосом и, подавшись вперёд, угрожающе добавил: — Что тебе нужно? Хочешь занять то же место, что Алконост?
Хотя все вокруг твердили, что я дочь Золотого императора, тем не менее его признание почему-то застало меня врасплох. Перед глазами промелькнуло детство, изобилующее постоянными колотушками, голодом и смертельными ловушками и так мне стало горько, что я развернулась и пошла к выходу.