Мир царя Михаила
Шрифт:
16 (03) марта 1904 года. Утро. Санкт-Петербург. Новая Голландия. Главное Управление Государственной Безопасности.
Бывший глава Особого отдела Департамента полиции Зубатов Сергей Васильевич.
Моя жизнь в очередной раз круто изменилась. Еще сутки назад, утром второго марта, ничего не подозревая, я тихо и мирно завтракал, попивая чаек на своей съемной квартире во Владимире. Но, тут, одновременно с весьма огорчившим меня известием об убийстве Государя, ко мне на квартиру явились люди, посланные начальником Дворцовой полиции генералом Ширинкиным. И довольно грубо предложили мне следовать с ними в Санкт-Петербург, в качестве свидетеля по делу о покушении на Государя. При этом они обращались со мной, словно я был подозреваемым в цареубийстве.
Двое агентов Дворцовой полиции были на удивление молчаливы, и словно не слышали меня, не ответив ни на один мой вопрос. Такими же нелюдимыми оказались и трое сопровождавших их армейских чинов во главе с унтером. Весьма странная, скажу я вам, компания.
На двух извозчиках мы доехали до вокзала, где сели в поезд, следовавший в Москву. При этом агенты Евгения Никифоровича меня сразу предупредили, что бегать от моих сопровождающих в странных пятнистых мундирах не стоит. Люди они молодые, специально тренированные, и шутя догонят такого как я, тем более мне три недели должно исполниться сорок лет.
Вздохнув, я смирился, хотя сказать по правде, не видел смысла бежать. Да и куда убежишь-то? Моя ссора с господином Плеве не оставляла мне никаких надежд, я знал, что человек он мстительный и злопамятный и никогда не забудет мне того заговора, который должен был закончиться отставкой министра. Будь проклят этот интриган Витте, который втравил меня в эти придворные дрязги, которые поставили крест на моей карьере. Правда откуда ж мне было тогда знать, что и сам Витте скоро свернет себе шею, заигравшись участием во французских займах, и будет объявлен чуть ли не государственным преступником.
Помню тот день, когда покойный Государь объявил свое решение о французских займах, и об отставке Витте. Город ликовал, люди самых разных сословий поздравляли друг друга, точно на светлый праздник Рождества Христова. Только тогда я понял, насколько народ ненавидел того, в чью пользу я интриговал. И, поверьте моему чутью полицейского, Государя, скорее всего, убили именно из-за денег, в смысле, из-за всей этой истории с займами. Я был возмущен до глубины души. Подумать только - какая низость - Шейлоки приказывают террористам убить русского самодержца!
Время подумать обо всем случившемся у меня было. Вагон, в который мы сели на вокзале во Владимире, был самый обычный, просто я и мои сопровождающие заняли целое купе. Не знаю, что они сказали проводнику, но до самого Курско-Нижегородского вокзала в Первопрестольной, нас никто не беспокоил. В Москве все повторилось снова - два извозчика довезли нас до Николаевского вокзала, где нас ожидал специальный вагон, затребованный Дворцовой полицией у Министерства Путей Сообщения для перевозки особо опасных преступников. Позднее я узнал, что вместе со мной в Петербург отправили некоторых высокопоставленных московских чиновников, которых сочли причастными к цареубийству. Именно в этом вагоне в Петербург привезли небезызвестного полковника Джунковского, приговоренного позже к десяти годам каторги.
На Николаевском вокзале сопровождающие позволили купить мне целый ворох газет, и я почти всю дорогу провел за чтением. Новости удручали. Вдовствующая государыня Мария Федоровна до прибытия в Петербург императора Михаила II взяла на себя всю полноту власти. И теперь эта власть свирепствовала, хватая всех подозрительных, вроде меня. Воистину эту женщину не зря за глаза называли “Гневной”.
Господин Плеве, наверное, был рад, сводя счеты со своими старыми врагами. В проправительственных “Санкт-Петербургских ведомостях” все это было названо “Большой уборкой”. К тому же после убийства Государя в Российской Империи появилось еще одно подчиненное только новому Государю ведомство, занимающееся преступлениями против безопасности государства - Главное управление Государственной Безопасности. Этими четырьмя буквами “ГУГБ” пестрели газетные листы, причем в самых превосходных степенях.
Именно их специальный отряд вырвал матушку Государя, и Петербургского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича прямо из рук гвардейских офицеров-заговорщиков. Именно они управляли верными правительству отрядами солдат и матросов, восстанавливая в порядок и спокойствие в столице Империи.
Прочитав обо всем этом, я догадался о том, откуда мои “пятнистые” сопровождающих. Конечно же это были “гугэбисты”, если даже агенты Дворцовой полиции поглядывают на них с некоторой опаской. И тут мне стало немного не по себе - неужто и меня действительно считают причастным к заговору и убийству Государя? Ведь это ведомство в настоящий момент занимается только этим делом. Вот значит, какую свинью подложил мне господин Плеве, из низменного чувства мести отправив меня прямо в жернова нового “Тайного приказа”.
В ту ночь, пока поезд шел из Москвы в Петербург, я о многом передумал и во многом раскаялся. Только, в одном я остался уверен по-прежнему - чисто репрессивными методами, без улучшения жизни простого народа Россию не спасти от новой пугачевщины. И для того, чтобы вспыхнул бунт, бессмысленный и беспощадный” надо срочно принимать превентивные меры.
Ранним утром третьего марта наш поезд прибыл на Николаевский вокзал столицы. Когда большая часть прибывших покинула поезд, пассажиров нашего спецвагона по одному стали усаживать в подогнанные к самому перрону тюремные кареты. Окна их были завешаны плотными занавесками, и поэтому я не мог понять - куда меня везут. Вроде, не в Петропавловку, и не в “Кресты”, а уж тем более, не в Шлиссельбург.
Наконец, карета остановилась. Я вышел из нее и осмотрелся, сразу узнав место, в котором я очутился. Это была “Новая Голландия” - логово того самого ГУГБ, о котором так много писали газеты. Значит, я не ошибся, определяя принадлежность моих “пятнистых” сопровождающих. Доставившие меня агенты Дворцовой полиции получили расписку о передаче меня с рук на руки “опричникам” из ГУГБ, и попрощавшись с ними покинули эту юдоль скорбей. А я остался и был вынужден проследовать вслед за подошедшим ко мне охранникам.
Почти сразу же, не дав мне отдохнуть после дальней дороги, меня повели на допрос. Ну, прямо, как у господина Грибоедова - “с корабля на бал”. В небольшом полутемном кабинете я увидел того, кто будет заниматься моим делом. Невысокий седобородый мужчина лет шестидесяти, как мне показалось, одетый в пятнистый мундир с обер-офицерскими погонами, попросил меня присесть на стоящий у стола табурет и посмотрел на меня каким-то хитрым и добрым взглядом. Только от всего этого мне стало почему-то не по себе, и я вдруг вспомнил свои гимназические времена, когда мне доводилось стоять перед преподавателем, и что-то лепетать ему о невыученном уроке.