Мир Чаши. Дочь алхимика

Серебрякова Ольга

Михил на правах шел впереди на два шага – ровно столько, сколько позволяла веревка в руках одного из северян. Когда солнце уже уверенно выбралось на небосвод и лес наполнился звенящим пением проснувшихся птиц, земля под ногами начала вздыматься холмами. Провожатый замедлил шаг.

– Хорошее место, Бурмакин холм. Тут уже матерая земля, скоро и тропка начнется.

Место действительно было хорошее: вершина холма, заросшего сосновым лесом – медным, янтарным и золотым в свете начинающегося дня. Здесь пахло смолой, палой хвоей, согревающейся землей, и было удивительно, глубоко спокойно.

– А вот еще интересное место, –

проговорил провожатый, взмахивая связанными руками в сторону трех сосен, растущих из одного корня. Побуждаемая неясным предчувствием, Жозефина напряглась, готовая в любой момент приказать бить на поражение. – Тропку отмечает, опять же…

Он сделал шаг – к соснам, другой – обходя их… и пропал. Остался только пропитанный солнцем, будто хлебный ломоть медом, воздух. Поздно спохватившийся наемник дернул к себе веревку – она была будто обрезана. Неродившийся крик «Держи!» так и застрял у Жозефины в горле – чего уж тут кричать, если пленник сбежал.

– Ловкий человек, – вздохнул Лаки с ощутимым восхищением. – Таких на знакомой тропе и цепью не удержишь. Братишка баял, они такого ловили, так амулет покупать пришлось ледяной, чтоб не сбег. Ловкачами таких и называют.

Какое-то время весь отряд смотрел на три сосны-сестры, на непримятую траву за ними, на огрызок веревки… Смотав его, все оседлали коней и прежним порядком – двое бойцов спереди, двое сзади, с оставшимся у них конем Михиля в поводу, ушан и Жозефина посредине – поехали по выстелившейся под ноги тропе. Она вилась меж деревьями, утоптанная и ногами, и конскими копытами, прошла через малинник и только собралась отвернуть от какого-то небольшого холма, как один из ехавших впереди бойцов поднял согнутую руку, и отряд, следуя сигналу, мгновенно остановился.

– Птиц не слышно… – прошептал бдительный северянин.

Новая засада спустя всего несколько часов как они вырвались из предыдущей? Непохоже…

Жозефина развернулась, как бутон разворачивается в цветок, вслушалась, вчувствовалась в кажущийся таким мирным утренний лес… Слева от тропы, за тем самым холмиком, сидело что-то достаточно крупное, неживое и очень, очень голодное. Девушка сосредоточилась на этом «чем-то» и ясно ощутила метку – на существе словно висела бирка с надписью вроде: «Экземпляр номерной, выведен там-то…»

– Я читал про таких, – кивнул Фердинанд, услышав краткий пересказ событий. – Очевидно, это Страж, довольно сложная и древняя штука. Обычно их создавали, чтобы сторожить постоянные Врата.

Постоянные Врата. Страж. День пути. Все сходится.

Она достала карту-Окно и погрузилась в нее. Глазами белки, задержавшейся на сосновой ветке, она увидела их сгрудившийся на тропе отряд. Судя по всему, белка сидела у того самого холмика.

Карта вновь отправилась под рубашку, и серые глаза решительно сверкнули.

– Мы нашли то, что искали. Едем в селение, готовимся и возвращаемся обратно.

Селение красовалось высоким прочным частоколом и добротными воротами, в которые упиралась тропа.

– Кто таковы? – крикнули сверху, с надвратной башенки.

– Люди проезжие, – отвечала Жозефина – не криком, но рождающимся глубоко в груди голосом – вроде негромким, но таким, что слышат все; так умеют говорить вожди, жрецы, преподаватели и все те, кому нужно уметь перекрывать шум, производимый людским скоплением.

– А вид разбойничий! –

отозвались сверху. На честных людей отряд действительно походил не особенно, благодаря недавнему купанию в болоте, которое отчищаться от одежды никак не желало. – А ну как озоровать станете?

– Не станем и обременять вас недолго будем.

– А чем докажете?

Раскрывать свое имя Жозефина отчаянно не хотела, чтобы не оставлять лишних зацепок преследователям.

– Слово чести.

– Ну раз слово… – Из башенки махнули рукой, и ворота открылись: сначала было слышно, как сдвигают тяжелые засовы из обтесанных бревен, а потом уже разошлись в стороны на тщательно смазанных петлях створки. Внутри их встретил мужик, до того по-свойски болтавший со стражниками. Первое, что бросалось в глаза, – селение было огромным, дворов на пятьсот, не меньше; судя по дымкам, здесь была своя кузница, и не одна, а долетающий шум свидетельствовал о собственном торжище – хотя день вроде не базарный, народ в ворота не ломится покупать и продавать. Еще немного, и будет здесь крепкий городок – а на карте села этого вовсе нет. Картографы часто не обозначают мелкие деревеньки, но чтобы полениться нарисовать селение на полтысячи дворов?..

– Денечка вам доброго, – поздоровался мужик. – Пойдемте, провожу вас. Меня Дроздом кличут, – и, едва отряд успел спешиться, потянулся взять мышастую под уздцы, но наткнулся на руку хозяйки.

– Я справлюсь, – весело заверила она.

– Да я бы это… – помявшись, начал мужик, – коника бы пани атаманше довел, а она мне монетку бы вручила…

Пани атаманша, вот как.

– А давай, – кивнула Жозефина, передавая поводья и следом перебрасывая медяк. Дрозд, просияв, ловко сцапал и то и другое и повел отряд по главной улице.

– Хорошо, пани атаманша, у вас получается ноблей прикидываться, – болтал проводник, ведя их к корчме, привычно угнездившейся в самой середине селения. – Да здесь, в столице атаманской, нужды на то нету: никто чужой-то нас не найдет, без знака нужного или тропки не знаючи никак не дойти, по лесу плутать будешь. Ни сверху нас не увидеть, ни на картах – сверху чародейство защищает, а картоделам уплачено, и кажный год платится. Видно, знающий кто вас вывел, вот вы и смогли прийти.

– А как место-то называется? – уточнила «пани атаманша», обходя тему тайных троп.

– По-разному, – взмахнул рукой Дрозд. – Веселой Слободой зовемся, Игрищем, Омутом иногда, а чаще всего Погольем. У нас же и история своя есть, не с ровного места выросли – жил, говорят, удачливый и лихой атаман, все его уважали, большо-ой хторитет у него был среди ловких людей. Вот и решил он такое место выстроить, чтоб вольные могли себя там спокойно чувствовать и жить как люди, среди своих. Вот селение Поголье и есть, потому что атамана имя было Погола.

Никак не ожидала Жозефина найти себя однажды в разбойничьей столице, вольной вольнице; но место казалось весьма гостеприимным, а выказываемое «пани атаманше» уважение выглядело куда более теплым и искренним, чем было порой почтение к нобле де Крисси. Она поблагодарила проводника на словах и еще одной денежкой, и тот, рассыпавшись в любезностях, убежал обратно к воротам. Оставив коней у коновязи, где скорее со скуки, чем от голода пощипывали реденькую травку еще четыре скакуна, отряд вошел в указанный провожатым кабак и направился прямиком к стойке.