Мир до и после дня рождения
Шрифт:
11
Несмотря на то что за скандалами они не заметили сигналы, говорящие о катастрофе в жизни, для Ирины было в этом и положительное: она взяла с Рэмси клятву, что они больше никогда не будут ругаться. Даже Рэмси, для которого газета начиналась и заканчивалась на странице спорта, протрезвел и обещал, кажется искренне, постараться измениться.
Самым тяжелым наказанием для Ирины было чувствовать себя в изгнании. Из частых разговоров с Татьяной Ирина знала, что трагедия коснулась почти каждого жителя города: у некоторых погибли родные или близкие, кто-то успел в последнюю минуту выбежать из здания, многие были в то утро в этом районе и видели крушение башен не по телевизору, другие, одолеваемые приступами удушья, спасались в районах Верхнего Ист-Сайда. Сама Татьяна покупала
Однако Ирина никогда не сможет ощущать себя частью трагедии. Ни на йоту. Ее права на мнение, что должно быть построено на месте Всемирного торгового центра или по поводу вторжения в Афганистан, не существует, и, если эти темы поднимались в разговоре, она чувствовала себя подавленной. Катаклизм превратился в личный позор и напомнил Ирине Галине Макговерн, как просто может жизнь сойти с рельсов, стоит тебе не минуту отвлечься. Произошедшее напомнило ей и о существовании внешнего мира, теперь оно неразрывно связано с ее личным самым страшным позором. Она старалась побороть в себе угрызения совести, ведь если бы она не скандалила в тот момент в запертом доме, то непременно бы купила газеты и знала о взлетевших на воздух башнях-близнецах.
Когда Ирина обвиняла Рэмси в «саботаже» в номере отеля «Пьер», они оба были виноваты в том, что портили друг другу жизнь. Они оба смиренно согласились с тем, что тратить двадцать или тридцать последующих лет совместной жизни на то, чтобы вгрызаться друг другу в горло, слишком экстремально и бессмысленно. После 11 сентября 2001 года внимания, тепла и заботы, даруемых близким, не должно казаться слишком много.
Рэмси отнес Дениз к мастеру-кудеснику в Сити, способному якобы творить чудеса. Однако, заплатив за его работу две тысячи пятьсот фунтов, он сказал, что с таким же успехом мог бы играть сорванной в саду веткой. Он долго искал по всему городу подходящий кий, истратил несколько тысяч фунтов, но понял, что ему всегда будет дорога единственная истинная любовь, которую не заменить и пятью суррогатными. Ему было проще найти замену Ирине, чем Дениз. Он отказался от участия в «Эл-Джи кап», затем в чемпионате Великобритании и впервые стал задумываться об уходе из спорта.
Ирину одолевали смешанные чувства. Она была рада, что ей не придется ездить с ним на турниры или ждать по девять месяцев, страдая от одиночества и ощущая себя соломенной вдовой Ист-Энда. Однако она считала невозможным уйти после позорного выступления в Крусибле. Ей самой только сорок шесть, она получила премию Льюиса Кэрролла и не собиралась уходить в отставку, она нервничала, что скука и безделье подтолкнет Рэмси к желанию конфликтовать. Он уже постоянно ей мешал.
— Где мой черный джемпер? — спрашивал он, когда она лихорадочно дописывала последние главы, стараясь успеть к сроку. Ирина волновалась, что без снукера он будет чувствовать себя потерянным, и это заставит угаснуть в ее сердце нечто очень для нее значимое. Она влюбилась в Рэмси Эктона, в звезду, но, становясь бывшей, знаменитость теряет свою привлекательность.
Они провели много вечеров, размышляя, кем может стать Рэмси, повесив кий на крючок, — комментировать матчи на Би-би-си, участвовать в рекламе спонсоров, организовать школу снукера для бедных, писать мемуары. Впрочем, в глубине души Ирина была уверена, что Рэмси не займется ни школой, ни чем другим. Она полагала, что он будет читать только «Снукер сиин», смотреть матчи снукера по телевизору или, того хуже, программу «Насколько чист ваш дом».
Однако были и положительные моменты. Вспомнив об «Ути-клубе» — ведь Рэмси любил путешествовать по местам, так или иначе связанным со снукером, — она решила, что они могли бы получить выгоду от путешествий по разным странам и заодно посмотреть мир. Если Рэмси не будет принимать участие в турнирах, они смогут наконец наслаждаться прелестями обычной
Однако приближалась зима, когда найти занятие по душе все же сложнее. Изучение фьючерсов и бизнес-предложений было непростым для мужчины пятидесяти одного года. Кроме того, Рэмси прекрасно знал, что не собирается покупать органическую ферму в Южной Америке. Невроз похож на газ, он быстро заполняет все отведенное ему пространство, и вскоре Рэмси превратился в законченного ипохондрика. В последнее время он стал с беспокойством отмечать, как давно последний раз писал, вставал два-три раза за ночь, чтобы опорожнить мочевой пузырь, и постоянно ныл, что его мучают боли в спине, отдающие в бедро. Не проходило и дня, чтобы он не заявил, что находится «не в форме», но стоило попросить его описать свои ощущения или объяснить, что с ним происходит, он поджимал губы и начинал вести себя как упрямый трехлетний ребенок.
Ну, у всех свои причуды, тем более к жалобам Рэмси Ирина уже привыкла. Она давно поняла, что у него трепетное отношение ко всему, что происходит с его телом, — ведь смертельные болезни поджидают буквально за углом, — и, откровенно говоря, ей было сложно понять его отношение к себе, по крайней мере до тех пор, пока он продолжал курить. Фантомные недуги Рэмси иногда менялись, как и реакция Ирины. Раньше она с юмором относилась к его стонам, теперь же все чаще их игнорировала.
Однако все зависело от обстоятельств. Ирина милостиво относилась к тому, что он отрывает ее от работы над новыми иллюстрациями; жаждавший деятельности, Рэмси с удовольствием выполнял все ее просьбы. Проводить время ничего не делая тоже огромный талант, похоже, ее муж наделен им в полной мере. Казалось, впереди их ждет безмятежное будущее, омраченное лишь одним темным пятном в прошлом. После 11.09 они оба ощущали, словно их контузило в тот день, как следствие сексуальная жизнь стала менее активной. Но приблизительно к октябрю прежний регулярный график возобновился. В конце концов, несмотря на все перипетии, сексуальная жизнь у них складывалась лучше всего.
Впрочем, последнее время Рэмси редко делал больше, чем просто обнимал ее сзади и прижимался к спине. Разумеется, она, как всегда, получала удовольствие, но существующие альтернативы привлекали Рэмси все меньше. Однажды ночью в ноябре, когда они были близки, его член, словно испугавшись темноты, съежился и осторожно выбрался наружу. В другой раз они безуспешно пытались заняться любовью около получаса, процесс напоминал Ирине неудачный опыт, когда она, еще учась в школе, попыталась воспользоваться тампоном «тампакс», не понимая, что картонную оболочку не стоит снимать заранее. Несколько вечеров спустя она попыталась взять дело в свои руки и провела ладонью по его плоскому животу, чтобы найти всего лишь… ну, ей показалось, что она погрузила пальцы в банку с маринованными огурцами, которые долго хранились не в холодильнике.
— Что-то не получается, лапочка, — бормотал Рэмси, и она, отчаявшись, оставляла попытки.
Возможно, они, как две палочки, которыми высекают огонь, стали зависимы от трения, и нахождение в состоянии покоя не способствовало воспламенению. Ностальгические воспоминания о бурных схватках казались ей бессмысленными, но мысль о ребенке она не могла так просто выбросить из головы. Несмотря на заверения, что временное приостановление карьеры стало для него «благоприятным» поворотом судьбы, Рэмси, несомненно, пребывал в депрессии. Импотенция — этого слова она старалась избегать — была первым классическим симптомом.
Ирина все больше склонялась к тому, что Бетси права. Ничто не вечно. Их желание постоянно прикасаться друг к другу, не ослабевавшее в течение четырех лет, делало их счастливыми, но будущее закономерно: секс становится привычным и обыденным, хорошо знакомым, частые соития начинают надоедать. Разочарование разрывало душу. В чем был смысл расставания с Лоренсом, если она пришла к тому, от чего ушла?
В этом аспекте пропала и синхронность желаний. Она все еще хотела Рэмси с интенсивностью, ставшей навязчивой. Когда Рэмси уходил в «Сейфуэй», она поднималась к себе в студию и мастурбировала. Ее фантазии были яркими и разнообразными, но имели одну общую черту: в них всегда присутствовал ее муж.