Мир Дому. Трилогия
Шрифт:
– Не подкачай, братишка!.. – прорывается с трибуны вопль. Это Смола, и я благодарен ему. Сейчас, пожалуй, только он да Васька искренне болеют за меня… Ну разве еще Пан с Доком и, может быть, самую малость Армен. Но я не отвлекаюсь на окрик и продолжаю шарить глазами по трибунке. Да где же ты, гребаный урод?!..
Вот он!
Я отталкиваю от себя карлов и делаю три шага вперед. Я иду к капо докеров и указываю кончиком клинка прямо на него. Это видит не только он, это видят все – и толпа понемногу утихает. Всем очевидно любопытно, что еще хочет сказать этот выскочка-бугор…
– Ты! Ублюдок! Я вызываю тебя! – говорю я. Вокруг уже стоит тишина, и мои слова слышны во всем этом огромном зале. – Ты, тварь, чуть не убил Желтого! И ты забрал мою женщину! Считай это местью… Я заберу
Мой рассчет прост. Вызов брошен при всех. Оскорбление – тоже. И оскорбление страшное… И даже капо вынуждены подчиняться законам понятий – ибо если ты не ответил простой крысе, изрядная доля авторитета будет утеряна. Крысюк посмел оскорбить целого капо – и не просто капо-бригадира, а главкапо. Да что этот крысюк возомнил о себе?!.. Но есть и другая причина, почему я уверен в его согласии. Ему нужно довести дело до конца – убрать меня и Желтого из отряда и ввести своих людей. Игра еще не закончена – и этот бой реальный шанс. Шанс беспроигрышный… как думается ему. Даже если я свалю Керча – я буду измотан. А он свеж. Я буду безоружен – а он с ножом. Он обязательно ответит. И тогда я сумею заткнуть ему глотку, и наш общак снова будет в безопасности. И я не думаю о наказании, хоть оно и последует – ведь что бы там ни думал себе капо, этот бой действительно будет нечестным. Вот только обман будет с моей стороны…
Капо спихивает с колен свою прошмандовку и поднимается. Он тяжело смотрит на меня – и я буквально чувствую, как в его башке прокручиваются те же самые мысли. Убрать ублюдка Лиса сейчас. Следом – кидануть на лапу Доку и закопать Желтого. И шито-крыто. Все дальнейшее – дело техники…
– Кто ты такой, утырок, чтоб бросать вызов мне?.. – медленно, с тяжестью в голосе, спрашивает он. – Ты – обычная крыса. Рабочее мясо. Навоз. Материал для компоста… – капо делает паузу – и на трибуне вокруг него дробью сыплются угодливые смешки. – Но… так и быть. Я приму вызов и дам тебе шанс. Ты сам захотел драться без оружия. Пусть будет так. Я не могу отказать себе в удовольствии отрезать от тебя кусок за куском… А за бабу… – он оглядывается на Ласку и ухмыляется. – За бабу тебе отдельное спасибо. Свежая, мало пользованная. Мякенькая. Спасибо, что сохранил для меня…
Он садится – и Нора немедленно взрывается ревом толпы. Вот это вечер! Два боя подряд! Да каких боя!
– Это было лирическое отступление, – глумливо оповещает карла. Долбаный концертмейстер… – Что ж… Посмотрим, хватит ли нашему бойцу изворотливости, чтоб уважаемый капо докеров вышел с ним на бой. А тепе-е-ерь!.. – он словно заправский рефери на ринге повышает голос до крика. – Да будет бой! Дамы и господа! Подбодрим, как мы умеем! У-бей! У-бей!
И толпа послушно повторяет, скандируя почти синхронно:
– У-бей! У-бей! У-бей!
Керч, красуясь, крутит нож. Морда его растянута в кривой улыбке – он явно рассчитывает на успех. Я сплевываю, ощущая в теле какую-то странную легкость… Хрен тебе, обезьяна. Я сегодня в ударе – а ненависть, вошедшая в тело, дает мне дополнительные силы. Ненависть – и уверенность в том, что если станет трудно, со мной подстраховочка от Дока…
Керч крутит нож – и кивает мне на центр Круга. Мол, давай, огрызок, сейчас пошинкую тебя в начинку для крысиных кормушек. Крысы сожрут твое мясо, нальются соком – и пойдут на шашлык для гостей Норы. Ты пройдешь полных два круга пищеварения, будешь высран – и Гексагон навсегда забудет о тебе.
Иду, иду. Не будем заставлять ждать доблестного воина…
Драться ножом можно по-разному. Но всегда основа – твоя стойка. В стойке ты должен чувствовать себя так, как гарнизон чувствует себя в крепости – неуязвимо. Ты должен суметь мгновенно атаковать – и так же мгновенно уйти из атаки в оборону. Обычно рука с ножом – ведущая, она должна быть вынесена вперед, и нога под ней – тоже. Так обеспечивается большая площадь работы по кубатуре врага – можно атаковать и на двенадцать, и на три, и даже на девять часов, чуть довернув плечи-туловище… Кроме того, за счет вынесенной вперед руки и длинного шага можно атаковать на большую глубину-дистанцию. Но мой нож – не обычный нож. И он очень непривычен мне. Я чувствую его тяжесть и понимаю, что выносить его вперед и пытаться рулить кистью, удерживая ее все время в напряжении, – плохая идея. Очень быстро устанет запястье и предплечье, за ним начнет ныть и плечо. Так не пойдет. Таким ножом-полусаблей лучше работать рубящими ударами, пока рука в заднем положении расслаблять кисть, давая ей отдохнуть. И потому нож должен быть в задней руке. А передняя – блокирует и отводит удары противника. По возможности. Это лишь одно из множества соображений, мелькающее в мозгу – батя Ефим учил меня на совесть, постаравшись передать все, что знал сам. И я поворачиваюсь в заднюю стойку. Я готов, ублюдок. Надеюсь, что готов…
Толпа недовольно гудит, толпа хочет брызг крови и блеска стали – но нам сейчас наплевать на толпу. Это наш бой, и только нам решать, как его вести. И мы кружим по арене, прощупываем друг друга быстрыми осторожными выпадами. Карлы, закрепляя нагрудник, перестарались – понятно, эти суки куплены – и мне неудобно. Он давит, не дает двигаться свободно. А наруч, такой обманчиво надежный, мне хочется подставлять под удар лишь в крайнем случае…
Мы сходимся в первый раз. Я зарабатываю ногой в бедро, отбиваю нож, и тот скользит по пластине, закрывающей локоть. Бью сам, но горилла успевает парировать. И теперь мы больше не отлипаем друг от друга. Ни мы – ни наши сабельки.
Скр-р-р… Скр-р-р… Сталь целуется со сталью. Будь это обычные ножи – я не стал бы лезть клинком на клинок. Я сбивал бы удар, открытой ладонью встречая кисть противника. Но это, черт возьми, полусабли – и потому я не жалею заточку. Сталь скрежещет, визжит до мурашек по спине – мы пляшем завораживающую тарантеллу на арене, пляшем, пуская в ход всю свою скорость, реакцию и массу. Клинки сталкиваются, плетут кружева паутины – мы стараемся достать друг друга, достать не просто так, царапиной, а в уязвимую зону. Шея, лицо, внутренняя часть ноги или руки, брюхо, пах. Один глубокий рез по магистрали решает все. После этого у врага не больше двух минут жизни. Но пока мне не удается – и бешеная воронка торнадо крутится по грязно-серому, в красных разводах, полу. Крутится, сходясь и расходясь и тут же слипаясь снова.
Скр-р-р… Скр-р-р… Каждый из нас уже обменялся ответным острым поцелуем – и далеко не одним. И разлетевшейся крови уже немало. Широкий мазок красного на лице ошалевшего карла, крап по мордам бугров Транспортного в первом ряду, узкие полосы на орущей от восторга Черни. Рассыпавшиеся брызги, разлетевшиеся по толпе вокруг. Всплеск, праздничным салютом осевший по черным робам капо. За эту минуту мы успели знатно пошинковать друг друга. Но это пока лишь царапины…
Скр-р-р… Скр-р-р… Кромки клинков выправлены любовно и очень остро. Только острый нож побеждает и только острый нож дарит хозяину жизнь. Заточка бешено визжит, покрываясь выщерблиной после каждого столкновения, лысая голова Керча мечется со скоростью, не уступающей моей. Выпад за выпадом – удар по низу, удар по верху, удар справа, перехват, тычок в лицо, отбить ответный рукой, принять предплечьем, уже вспоротым, но еще рабочим… Главное – не пропустить рез в магистраль. Рез – он куда опасней тычка; даже проникающий в требуху тычок не сразу убьет человека. Особенно если твой враг наадреналинен по уши… Так говорил батя Ефим. Тело человека может выдержать не один десяток колотых. Но один единственный правильный рез способен полностью выключить тебя. Один точный рез – и магистральная вена плюется кровью. Полторы минуты – потеря сознания, две минуты – труп.
Скр-р-р… Скр-р-р… Вытянутое чуть изогнутое лезвие полусабли очень опасно. Оно чуть шире и чуть длиннее японского танто – батя Ефим дал мне полный экскурс по клинкам, и потому я знаю. Кромка очень остра – такая рана заживает трудно, края так и норовят разойтись. Правда, это не серрейтор – от него раны еще более ужасны. Серрейтор похож на фламберг, «меч пламенеющий» – он уже не режет, а рубит-пилит. В средние века воинов, вооруженных мечом-фламбергом, казнили особенно изощренно… Но нам хватит и того, что есть.