Мир Дому. Трилогия
Шрифт:
Скр-р-р… Скр-р-р… Пожалуй, мы лучшие ножевики в Норе. Я и Керч. Но он тренируется постоянно, работает над собой и совершенствуется, а я – от случая к случаю. Он имеет свой собственный зал со снарядами – пусть и кустарными самоделками – а я только нашу каморку в камере. Он мочит постоянных противников из закрепленных за ним карлов – а я рублю ножом воздух во время боя с тенью. Он не пьет, он хорошо жрет и не работает – чего не сказать обо мне. Неравенство налицо. И это неравенство дает о себе знать.
Скр-р-р… Скр-р-р… Мне тяжело. Я чувствую, что тело уже не вывозит, что движения постепенно замедляются, легкие уже не хотят работать с той же отдачей – а сучий обезьян все так же свеж. И он тоже
Скр-р-р… Скр-р-р… Керч уже просто играет. Забавляется. Он легко отбивает мои удары – и, похохатывая, время от времени шлепает меня клинком плашмя. То по ляжкам, то по рукам или бочине… Он почти так же свеж, как и в начале боя – а я за эти десять минут ухайдокался до крайности. Но я еще жив – и у меня есть еще козырь в рукаве. Вернее – в широком поясе моих серых казенных штанов. И я жду лишь момента, чтоб предъявить его.
Пора. Я вдруг останавливаюсь. Встаю прямо в центре Круга и опускаю руки. Рукоять выскальзывает из моей ослабевшей ладони, и тесак звенит по бетону клинком. Голова в пол, подбородок на грудь, плечи опущены, дыхание – тяжелое, частое, надрывное. Я устал. Я невероятно устал. Керч должен поверить в это. Тем более это действительно так – я чувствую тяжесть во всем теле, чувствую, как горят мои легкие, как что-то пузырится там, отслаиваясь и отходя мокротой. Так-то. детишечки… алкоголь и наш бесшабашный образ жизни здоровью совсем не способствует.
Керч должен поверить… и он верит. Он чемпион – и как многие чемпионы, сломавшие не один десяток бойцов, самонадеян. Я просто очередной крысюк, который сдался, так и не доведя бой до конца. Керч подходит ко мне, пинает мой нож, который улетает куда-то за Круг, и отбрасывает свой. Что тесак… Полоснул раз-другой – и тушка мертва. Это просто и не так эффектно. Публике интереснее, когда тушку тщательно обработают, превращая в отбивную. И Керч собирается сделать именно это.
Следующий удар я пропускаю. Он неуловим. Кажется, на мгновение я даже теряю сознание. Потому что когда снова открываю глаза – я уже лежу на полу. Мир вращается по кругу, гулкая тишина постепенно исчезает, распадается на миллионы осколков – и сквозь них прорывается рев толпы. Толпа беснуется и скандирует. У-бей… У-бей… Убейубейубейубей… Керч проходит мимо, совершая круг почета по арене Норы. Он упивается моментом, ловит собственный дешевый кайф, густо настоянный на чужой крови, боли и страхе. Он уже видит будущее – и в нем есть место нам обоим. Ему – как победителю, мне – как НТБ.
– Кончай с ним!
Это капо-шесть, сегодня он смотрящий за Норой. Керч кивает и поворачивается ко мне. Делу время, потехе – час.
Он идет ко мне, показушно разминая и без того рабочие мускулы рук. Я наконец-то встаю и чувствую, что мир окончательно восстановил со мной связь и не колесит перед глазами после пропущенного удара. У меня будет совсем короткий миг, чтобы привести секретное оружие в боевое состояние – но я уверен, что успею…
На Круг выходят голым по пояс. Это – правило. Но я – крыса, я хочу выжить и потому странно осуждать меня за то, что я сумел подстраховаться. Пояс в штанах достаточно широк, чтобы вшить туда упругую полосу стали в пару сантиметров шириной. Это и есть помощь Дока. Когда-то в древние времена бывали такие гибкие сабли, которые закручивали вокруг пояса – и моя полоса чем-то похожа на них. Но еще важнее то, что у меня в руках разворачивается семьдесят сантиметров острющей стали – а лапищи волосатой обезьяны пусты…
Взревев, Керч срывается ко мне – он надеется успеть, подойти вплотную, войти в клинч, где сабля уже не будет опасна. Да хрен тебе в рыло, ублюдок! Правую граблю он теряет сразу – сбритая по локоть, она улетает в сторону, и кровища из обрубка бьет тонкой пульсирующей струей, заливая бетон. Дальше – вторая, почти под самый корень. Обезьян продолжает реветь и переть на меня – у него остаются буквально секунды, и он надеется на зубы, которыми можно дотянуться до моего горла… Прыжок в сторону… его левый бок открыт, и защиты нет… и я бью, рублю наотмашь, пластая горло от подбородка до затылка и отворяя целый фонтан ярко-алой крови из сонной артерии.
Керч, булькая пузырящимся горлом, падает. На колено… На второе… На правый локоть… Кровь хлещет, собираясь в лужу на бетонном полу, и глаза чемпиона уже заволакивает пеленой. И, длинно захрипев, волосатый орангутанг заваливается на бок.
Сдох. Туда и дорога.
Карлы темнеют на глазах и торопливо шарят у пояса, нащупывая дубинки и шокеры. Толпа беснуется. Толпа сходит с ума. Крысы безумствуют – только что крысоволк убил цепного пса! Знай наших, черножопые упыри! А я… я с трудом верю, что сделал это. Текут мгновения, Керч по-прежнему неподвижен – и понимание наконец проникает в меня. Да! Я сумел! Я сделал!.. И теперь за главным докером должок, который он отдаст мне здесь и сейчас.
Я опускаюсь на пол, сажусь прямо в лужу, которая натекла с волосатой туши – и шарю глазами по беснующейся трибуне. Мне срочно нужно видеть Ваську. Я хочу увидеть ее, хочу увидеть ее радость в глазах, которая заставит меня окончательно поверить… Я вижу. И вижу совсем не то, что хотел бы.
Васьки нет на прежнем месте – и Смола не помешал ей. Смола занят проклятой Чернью, развернувшей его спиной и к Ваське, и ко мне. Чернью, облизывающей Смолу и торжествующе смотрящей на меня из-за его могучего плеча. А Васька уже сместилась ближе к капо докеров и Ласке, сидящей у него на коленях, – и, злобно глядя на Ласку, тянет из кармана стеклянную банку…
В аккумуляторах некоторых машин, приходящих в Гексагон, плещется кислота. Это старые машины, побывавшие во многих боях – они испещрены попаданиями и пробитиями, они пестрят ржавчиной, словно годы и годы стояли под открытым небом и дождем. Сцедить кислоту сложно, опасно – но можно. И Васька, притащив с собой небольшую банку с этой херней, уже вскрывает ее, стоя рядом с прилипшей друг к другу парочкой. Крышка долой, Васька поднимает банку – и пока толпа беснуется, не обращая внимания ни на что вокруг, аккуратно выливает кислоту. Прямиком на эти две, облизывающие друг друга, головы.
– Сука… – говорит кто-то рядом со мной… и кажется, это говорю я сам. – Сука… Ну как же глупо…
Часа через полтора все успокаивается – инцидент исчерпан и каждый получил свое. Сообразно заслугам. Дохлого докера с провалившимся черепом, принявшего на себя большую часть банки, уносят на компост – чаны, чья белизна не выцветает, поглотят его уже сегодня, превратив тело в белок… Ласку, полумертвую от боли и ужаса, туда же – а куда еще девать шлюху, потерявшую свое основное достоинство, смазливую мордашку? Васька, изрядно избитая карлами, уже давно в Лабиринте – и вслед за ней туда же ушли карлы. Для нее – наказание, для них – тренировка. Иного совет из трех капо, смотрящих сегодня за Норой, придумать не смог – стандартное явно не подходит, Васька никогда не станет жить шлюшьей жизнью в Норе. Не тот характер. И я прекрасно понимаю, что Лабиринт – это та же смерть. Но только после того, когда жертву изрядно погоняют и порежут, отделяя кусок за куском.