Мир Гаора
Шрифт:
– Залечили тебя?
– встретил он Гаора.
– Смотри, всё на месте. Пайка с тебя.
– Я тебя на помощь не звал, - усмехнулся Гаор.
– Кто звал, пусть тот и расплачивается.
– Ты что?
– удивился мальчишка.
– Я же родовой, а ты купленный, ты - або. Я выше тебя. Я вот скажу Самому, что ты без рубашки ходишь и к родовым без уважения, он с тобой, знаешь, что сделает?
– Вон оно что, - хмыкнул Гаор.
Он взял мальчишку сзади за шею и поднял на воздух. Тот от растерянности даже не дёргался, обвиснув тряпочной куклой.
– Ну и как тебя?
– почти добродушно
– Бросить, уронить или поставить?
Мальчишка вдруг побелел и закатил глаза, и Гаор аккуратно поставил его на пол и немного подержал, давая отдышаться прийти в себя.
– Ну как?
– ласково спросил Гаор, когда глаза мальчишки пришли в норму и шкодливо забегали по сторонам.
– Пойдёшь к Мажордому? Показать дорогу?
Мальчишка молча замотал головой и, как только Гаор разжал пальцы, выбежал из спальни.
А Гаор стал проверять свои вещи в шкафу и тумбочке. Как он и предполагал, мальчишка рылся, но ничего не испортил. А могло быть и такое, в училище один этим баловался, трижды тёмную ему делали, пока отучили. Убедившись, что вещи, а главное, карты в конверте, не пострадали - за карты могло быть плохо по-настоящему, - Гаор надел тёмную рубашку и пошёл в умывалку проверить носки и футболку. Носкам ещё сохнуть, а футболка... он перевесил её так, чтобы сохла побыстрее, тогда после ужина и зашьёт. А до ужина сколько? Успеет он в гараж?
Не успел. В коридоре уже шумели возвращавшиеся со двора.
И опять, судя по взглядам, о том, что он пришёл в казарму весь в крови, знали многие, если не все, но никто ни о чём его не спросил.
Здесь, как уже убедился Гаор, обо всём приходилось догадываться самому.
Жизнь по новому распорядку: подъём со всеми, завтрак, работа в гараже или выезд, обед, один период в гараже, один период отдыха, три периода тренировки, после которой он действительно, как пообещал Рарг, еле доползал до спальни и отлёживался до ужина, ужин, личное время и отбой - сильно напоминала армейскую до фронта и даже училищную, а потому не тяготила и была даже приятна именно своей привычностью.
Кровь ему больше на тренировках не пускали, вернее, Гаор берёгся, но футболку или майку после тренировки можно было выжимать, и ноги подкашивались. Но он заставлял себя переодеться, сходить в душ, там же выстирать майку, трусы - попросил у Кастелянши и получил без звука две пары, и не обычных бельевых, а спортивных - и носки. И уже тогда, вернувшись в спальню, раздевался и ложился отдохнуть до ужина. Как он догадывался, слыша сквозь дремоту лёгкие шумы и стуки, наушники и стукачи заглядывали в спальню и, разумеется, доносили Мажордому. Но тому придраться было не к чему: распорядок ему определил его хозяин, лежит он не в одежде, а голым, так что... пусть Мажордом его в задницу поцелует со своей цивилизованностью.
А заодно из обмолвок, кратких разговоров и замечаний, как мозаика из мелких камушков, вырисовывалась картина рабской жизни "Орлиного гнезда". Рабы делились на "родовых", то есть рождённых в "Орлином гнезде" и питомнике Ардинайлов, и "купленных" или поселковых. Личными рабами, служившими непосредственно господам, были только родовые, купленные - на подсобных и дворовых работах, а самые светловолосые и светлоглазые на рабской обслуге. "Первый,
И чем больше Гаор узнавал об Ардинайлах, разбираясь, кто кому кем приходится, тем с большей уверенностью в своей правоте ночью, когда спальня засыпала, пополнял отведённый Ардинайлам лист. Славный старинный род, истинные, чистокровные дуггуры. Нет, он вправе это обнародовать. Когда-нибудь. Но он скажет о древней и незыблемой привилегии лучших дуггурских родов. О "праве личного клейма". О том, как по вызову приезжают из Рабского Ведомства и без звука, не задавая вопросов и не требуя документов, ставят клейма и заклёпывают ошейники без номеров тем, на кого укажут. И никаких карточек и регистраций. И никому никогда не узнать о судьбе заклеймённого. И так по всей Королевской долине. И надо так писать, чтобы не выдать источник информации. Он даже стал бояться, что по сравнению с "Орлиным гнездом" жизнь в посёлке будет казаться не такой уж плохой. И потому сделал последний вариант "От рождения до смерти" даже более злым, чем задумывался вначале.
Главная шестёрка и наушник Мажордома носил вполне приятное имя - Милок и оказался сыном Мажордома и Первушки, ну, это ладно, но Первушка - дочь Орната, "Второго Старого", а её мать - дочь Орвантера, "Первого Старого", главы рода, а значит, Мажордому она приходится дважды племянницей. Это же... Ну, хозяева на Заветы Огня и на законы о кровосмешении плюют, но ты-то себя не роняй. Будь человеком, а не...
– Гаор даже слов не мог подобрать. А когда узнал, что тот же Милок - "любимая подстилка" не кого-нибудь, а Орната, своего кровного деда!
– в богатом ругательном лексиконе Гаора не нашлось слов.
Первушка и Цветик оказались сёстрами по матери, но Цветик была дочерью Фордангайра, и ему же по матери племянницей, и от Фордангайра же родила Щупика, того самого мальчишку.
И это только те немногие, с которыми лично он сталкивался, а остальные обитатели первой женской и первой мужской спален? Да там кого ни возьми и копни, то такое полезет... что любому Ардинайлу вполне можно лепить на лоб... что? Какое клеймо ставить за кровосмешение, за насилие над собственными детьми? А они все любили насиловать. Даже когда под них покорно ложились. И ответ был один: волна в квадрате.
Гаор старался об этом не думать. Слишком противно. Но самое противное даже не это, а то, как "родовые" задавались и задирались перед купленными. Именно это делало их для Гаора одинаково ненавистными и даже похожими. Он даже не различал их. И хотя как личный шофер Фрегора мог бы вполне если не сблизиться, то хотя бы познакомиться с его лакеями, горничными и "подстилками", но демонстративное презрение к лохматому "або" сделало их для него столь же неразличимыми как надзирателей у Сторрама или полицейских на блокпостах в Дамхаре.