Мир Гаора
Шрифт:
– Продолжение интервью?
– Хотелось бы.
Гаор забрался на нары с ногами и сел как утром напротив Седого.
– На этот раз что?
– Остальные имена.
– Их никого уже нет. Я последний из той команды. Давно последний.
– Тем более. Больше спросить мне будет не у кого, а до библиотеки не добраться.
– Ты всегда такой настырный?
– Когда надо.
– Эк забрало тебя, - покачал головой Седой.
– Ладно, запоминай.
Запоминай, а не записывай.
– А это кто? Подруги?
– Нет, мы работали все вместе. Или, - глаза Седого насмешливо блеснули, - тоже думаешь, что женщине только рожать надо?
Гаор неуверенно пожал плечами.
– Да нет, не знаю. В редакции тоже женщины работали, но...
Седой кивнул.
– Это, конечно, отдельный разговор. Кстати, учти, здесь мать выше отца. И к старшей женщине лучше так и обращаться: мать. Понял?
Гаор кивнул и уточнил догадку.
– И сестра, так?
– К ровеснице, да. А так...
– Не рожала - девка, - вмешался, свесившись с верхних нар, Чеграш.
– А как родила, то баба. С девкой как хочешь крути, а с бабой с оглядкой, это уж как она тебе позволит. У нас так было.
– А это везде так, - поддержал Чалый, - а к матери со всем уважением.
Гаор кивнул. Что ж, запомним и это. Конечно, это странно, непривычно, но Седой ему сказал, что теперь ему здесь "мы", и Устав надо блюсти, согласен - не согласен. В училище, да нет, ещё в посёлке, он узнал и запомнил, что дело женщины сберечь мужское семя и родить, а семя - мужская сила и только даётся женщине на сохранение и выращивание. А в училище заучивал на уроках закона божьего древние заветы об этом же. Потому девочки не наследуют ни имени, ни родового достояния, им даже приданое только из нажитого полагается. Последняя жена отца держалась хозяйкой, командовала слугами, но всё равно главным над ними был даже не отец, а Таур. С ней просто не спорили. А мать Братца вообще была для всех никем. После Братца она родила ещё троих вроде девочек, но те так быстро исчезали из дома, что не то, что запомнить, имени узнать не успевал. Пришёл в увольнительную, в саду розовая коляска в цветочках, пришёл в другую - коляски нет. Да он и не интересовался этим. А, наверное, стоило: девочки-то эти ему же сёстры. Но обдумать новые для себя соображения он не успел: началась раздача вечернего пайка.
После пайка поверка, раздача одеял, и... опять здорово живёшь! Надзиратель перед самым отбоем привёл к ним в камеру молоденького, семнадцати нет, паренька, пухлогубого и кудрявого, в аккуратной чистой рубашке и таких же брюках, со свёрнутым одеялом в руках. И даже не позвав
– Там ложись.
– Да, господин надзиратель, - улыбался и кланялся мальчишка, - как прикажете, господин надзиратель.
– Ложись и тихо. Старший, чтоб порядок был! Слышал?
Слон пробурчал что-то невнятное. Но надзиратель удовлетворённо сказал:
– То-то, - постучал угрожающе дубинкой по решётке и ушёл.
Мальчишка сел на пол, заискивающе улыбаясь смотрящим на него с нар. Лежавшие у стены встали и полезли на нары. Не поместившиеся легли под нарами.
– Подстилка надзирательская, - шепнул Зима Гаору.
– Понял, - так же шёпотом ответил Гаор.
– Старший, - вдруг позвал новенький, которому мальцы делали "слона", за что тот тут же получил новое прозвище "Хобот".
– Слон, спишь?
– Ну?
– после недолгого молчания откликнулся Слон.
– Я не понял, тута что, помойка никак? То новики, то голозадые, а теперь и это дерьмо.
– В самый раз для тебя, - тут же отозвался Гаор, сам удивившись на себя, но твёрдо зная, что отступать нельзя.
На нарах засмеялись, не над ним, а над Хоботом.
– Отбой!
– донеслась команда надзирателя, - и чтоб ни-ни!
С его последним словом погас свет.
Наверху заскрипели нары, там, похоже, перебирались с места на место. Недолгая возня, и Хобот вместе со своим одеялом упал вниз.
– Под нары лезь, - сердито, но тихо сказал Чеграш, - или вон к стене ложись, а наших не замай!
Ворча и ругаясь шёпотом, Хобот полез под нары. Там не слишком радушно, но потеснились. Мальчишка у решётки завернулся в одеяло и затих.
Гаор заснул почти сразу, твердо решив ни во что не вмешиваться, да и с этим порядки везде одинаковы. Решит камера отметелить мальчишку, так и сделают, решит не мараться, значит, спим. Но тут опять подал голос Хобот и разбудил его.
– Эй, новик, - позвал он шёпотом, - Как тебя, Рыжий что ль? Ты на первичной сколько был?
Вопрос показался Гаору допустимым, и он ответил.
– Неделю.
– А здеся сколь?
Гаор прикинул в уме дни.
– Завтра неделя.
– Столько без бабы тяжело, - очень сочувственно сказал Хобот.
– Ты б позабавился, а? А мы бы посмотрели. Голозадые, грят, любят это, до крайности.
Он ещё говорил, когда Седой и Зима одновременно ощутили, что место между ними опустело, настолько бесшумно сорвался с места Гаор.
Где лежит оскорбитель, Гаор по его голосу определил без труда. По-прежнему бесшумно он за ноги выдернул того из-под нар и навалился сверху, зажав "разведчицким", очень болезненным, исключающим сопротивление захватом. Тот даже пискнуть не успел.