Мир Гаора

Зубачева Татьяна Николаевна

– Так что в твоей карте не указано?
– спросил Седой.

– Что я журналист, - Гаор вздохнул.
– Я не был ни в штате, ни в союзе, и карточки у меня не было, вот и пронесло.

– Пронесло, думаешь?
– усмехнулся Седой.
– Что ж, может, оно и так. А что за газета?

– "Эхо. Свободная газета"

– Та-ак, - задумчиво протянул Седой.
– А ведь это меняет дело. И за какую статью загремел?

– Ни за какую! Меня

отец...

– Нет, - остановил его Седой.
– Может, ты на отца напрасно сердце держишь. Это по-тихому сделано. И тебе рот заткнули, и Союз журналистов шума не поднимет. Не думал об этом?

Гаор покачал головой.

– Думал, но... Меня когда забирали, со столов ни листочка не упало - раз, дали позвонить в редакцию - два, и на оформлении, когда клеймили меня, были из газеты - три, и в карте про газету нет - это четыре. Так что там нормально.

– И что ещё?

– И на клеймении отец был, он это сам, нет, Контора не при чём здесь. И что я, - Гаор хмыкнул, - ас, какой, чтоб на меня Контора работала. Нет, так, кропал помаленьку. И в "Ветеране" меня печатали, а если бы что, так там бомбёжку до самолетной заправки чуют.

– Тоже логично, - кивнул Седой.
– Думаешь, совпадение?

Гаор пожал плечами.

– На фронте тоже не угадаешь, с какой стороны рванёт. Можешь в мёртвом пространстве оказаться, а можешь и под прямое попасть.

Седой негромко рассмеялся.

– Ну, вижу, отошёл. Молодец.

Гаор кивнул и спросил.

– И что дальше будет?

– Завтра-послезавтра отведут в душ, дадут вымыться и выставят на торги. Тебе что сказали?

– Не мне, лейтенанту, аукцион.

– Понятно. Сначала постоишь со всеми, на аукцион до двадцати человек выставляют, все примерно одной категории, так что аукционов несколько. В зал заводят по одному. Был на аукционе каком?

– Был,- улыбнулся Гаор.
– От редакции на распродажу трофеев ездил.

– Ну, так то же самое, только не вещи лежат, а мы стоим. Одежду у тебя перед душем отберут, а новую уже хозяин тебе даст.

– Голым стоять?
– невольно поёжился Гаор.

– Полотенце дадут, по бёдрам повязаться. Увидишь, не один ты там будешь. Но могут приказать и снять.

– Есть такие, - вмешался Зима.

До этого они, все четверо, окружив плотным кольцом Гаора и Седого, молча слушали, не перебивая и никак не высказываясь.

– Ну вот, - продолжил Зима, - есть такие, покупать не покупают, а только смотрят и лапают.

– Есть, - кивнул Чалый.
– Один меня так облапал,

что я уж испугался. Ну, купит такой тебя себе на подстилку, так потом тебя же в любом отстойнике... лежи тогда у решётки, как этот... не будь помянут.

Гаор понимающе кивнул. Этот порядок всюду одинаков.

– Ну, а как купят?

– По-разному, - улыбнулся Седой.

– Это уж по хозяину глядя, - подхватил Гиря..

– Да по-всякому бывает, - вступил Чеграш.

– Меня вот раз, - начал Чалый, - так для начала отлупцевали, я неделю на животе спал. Это хозяин власть свою показывал.

– А бывает, просто смажут тебе по морде разок, и всё, - кивнул Зима.

– А то и без этого обойдётся, - завершил обсуждение Седой.

Гаор кивнул. Говорил он уже совсем свободно, иногда, правда, прихватывала легкая судорога, но вполне терпимо. Вдруг зачесалось место укола, и он машинально потянулся за спину.

– Не чеши, - остановил его Чеграш.

– Береги здоровье, - хохотнул Гиря, - а то категорию сменят.

– Да, - сразу ухватился за это Гаор.
– А сколько всего категорий?

– Шесть, - ответил Чалый.

– Не, по возрасту три.

Седой не вмешивался, и парни наперебой, поправляя друг друга, рассказали Гаору, что по возрасту три категории: от семнадцати до сорока - первая, мальцы до семнадцати - вторая, а старики, это кому после сорока - третья. Дальше смотрят здоровье. Здоровый - опять же первая, есть болячки какие, но работать может - вторая, старый там, слабый или ещё что, но как-то приспособят к делу - третья, и больной совсем - четвёртая.

– Это уж в печку.

– Утилизация называется.

– Понял, - кивнул Гаор, - а дальше?

– Дальше использование.

– Ну, к чему тебя приспособить можно. К любой работе - первая.

– Универсал называется.

– Рабочим на заводе - вторая, в поле или там, на шахтах, лес ещё валить - это третья.

– Точно, она и есть, - подтвердил присоединившийся к ним Бурнаш.

– Дальше четвёртая.

– Это бабская.

– Ну да, на расплод.

– Пятая детская, это кого ещё учить надо.

– Ну а шестая...
– Чеграш развёл руками, - тебе уж сказали.

– Тебе вот какую дали?

– Полную первую.

– И у нас такая.

– А у меня, - усмехнулся Седой, - три-один-один. Так что береги здоровье, Рыжий, - повторил он слова Гири, - пока у тебя две других первые, возраст тебе и простят. Помилуют.