Мир колонизаторов и магии
Шрифт:
Не сталкиваясь до этого с пиратами, он надеялся на их благородство и веротерпимость, но просчитался. Да и откуда ему было знать, что основная масса людей, попавших в «береговое братство» были отчаявшимися людьми, происходившими из самых низов плебса, годами не видевшими женщин на своих островах и на кораблях, бороздивших океаны.
Но не только это влияло на них. Большинство были разбойниками и бандитами, бежавшими от правосудия в Новый свет. Ну, а море никогда не прощало никого, и моряки, болтаясь в своих кораблях-бараках, будучи жертвами командиров, боцманов, провиантмейстеров и прочих,
Трудно требовать от них понимания и христианского смирения, о чём не подумал отец Антоний, выходец из известной дворянской семьи Испании. Будучи захваченным поисковой командой пиратов, он со смирением принял свою судьбу, моля Бога вразумить несчастных, поднявших руку на церковь и женщин.
Но Бог остался глух к молитвам, а артефакт, с помощью которого он работал, в виде молельных чёток, пираты отобрали. Он был сделан из золота и помимо своей магической ценности представлял ценность и из-за металла. Других артефактов у него с собой не было, а несколько боевых он использовал, когда его брали в плен.
Попав в город, отец Антоний ужаснулся тому, что творили ландроны (разбойники), как называли испанцы пиратов. Чёрные миазмы смерти витали над всем городом, плач и стон слышался на его улицах. Везде были видны следы пожаров, кругом лежали и висели люди, которых пытали, чтобы узнать, где они спрятали свои сокровища.
Точнее, обрубки от этих людей. Пытали и мужчин и женщин, не делая никаких скидок на пол. Симпатичных женщин насиловали на глазах у других людей, пожилых забивали до смерти, требуя показать, где они спрятали свои ценности. Детей морили голодом и жаждой, не чураясь ничего, и не боясь никого.
Вместе с отцом Антонием ландроны поймали и старика португальца, бывшего ключником одного уважаемого дона, который уплыл торговать в это время на Острова пряностей. Отделив от остальных, они привели его в один из домов и, заперев в подвале, стали мучить, пытаясь узнать, где он спрятал деньги.
Старик был слабым магом. Он владел магией пера и был полиглотом. Знал он три десятка языков и мог общаться с духами предков, выведывая у них секреты. Но все силы его были направлены на торговлю и обогащение своего хозяина и его самого. Сопротивления пиратам он оказать не смог, и теперь один из них пытал старика огнём, подпитывая магическую сферу его муками.
А чтобы он сразу не умер, в подвал привели и отца Антония, который собственными глазами узрел все те мучения, которым подвергали португальца. Так ничего и не добившись, старика привели на площадь, а отца Антония, как обладавшего ещё и святой магией, заставили поддерживать его дух.
Вся толпа, собравшихся на площади женщин, стариков, детей и немногих пойманных в плен мужчин, с ужасом наблюдала за пытками старого португальца Магеша. Его подвесили к четырём столбам за пальцы рук и ног, так что он повис в воздухе сантиметров на пятьдесят над землей. Старик молчал!
Рассвирепев, пираты развязали его и стали жечь огнём, используя для этого сухие пальмовые листья. После этого и старик Магеша и отец Антоний потеряли сознание, не в силах перенести подобных издевательств.
Всё это видел и я, точнее, последнюю часть пыток. Отойдя
— Бедный малыш, не смотри больше туда, ты уже не дитя, но ещё и не взрослый, ты сойдёшь с ума от этого. Посмотри, ты уже начал сходить с ума! — и она показала мне на то, что я делаю.
Глупая женщина, я не играл и не отвлекался на сумасшествие, я подсчитывал, сколько мне уже задолжали пираты, и крестов получалось очень много. Подсчитав, я провёл разделительную черту справа от них и остановился, задумавшись. Потом медленно провёл по земле зажатым в руке прутом, нарисовав большой ноль.
Нулём был я. Просто большой, бесполезный ноль. Зеро.
«С чистого листа. Я начинаю жизнь с чистого листа», — шептали в полубезумном состоянии мои губы, после чего я, действительно, потерял сознание, не видя, как ко мне, гораздо позже, наклонилась дуэнья Анна, которая пришла уже к вечеру на центральную площадь.
— Храбрый мальчик, — шептали её губы и губы других женщин, которые были благодарны подростку за его помощь.
— У тебя доброе сердце и ты самолюбив. Жаль, что я оскорбила тебя там, в церкви, но иначе было нельзя. Ты не похож на своего своевольного отца, скорее, на свою несчастную мать, но ты сильнее их обоих, вместе взятых. Тебя ждёт непростая судьба, но ты сможешь, я верю, ты сможешь спасти многих и многих, хотя тебя и не будут ценить и благодарить за это. В награду от судьбы ты получишь самое ценное, что есть в этой жизни — ты будешь любить и будешь любим. Самая гордая, красивая, знатная сеньорита полюбит тебя и отдаст тебе всю себя, без остатка. Но это будет очень не скоро. На твоём пути будут трудности и лишения, тебя будут предавать и забывать, проклинать и пытаться убить, но её любовь, каждый раз, будет вытягивать тебя, буквально, с того света. Я, магесса первого круга целителей и провидцев, пророчествую тебе, мальчик. Будь тем, кем показал себя здесь. Будь счастлив, навигатор!
И, поднявшись с колен, на которые она положила голову потерявшего сознание подростка, она тихо ушла в ночную тьму. За неё, действительно, заплатили выкуп, да и никто из пиратов не осмелился бы её убить. Месть ордена целителей была бы ужасна. И ни одному из пиратов не оказали бы помощь ни в одном порту, и ни в одном селении, до которого бы дошла весть о её смерти от их рук.
Отец Антоний, так же как и Эрнандо Гарсия, очнулся поздним утром. За двое суток ни у того, ни у другого, во рту, кроме воды, ничего и не было. Оба были схожей комплекции, только с разницей в возрасте и росте. Оба сейчас основательно исхудали и оба были морально уничтожены увиденными зверствами пиратов «адмирала» Моргана.
Как-то само собой получилось, что они оказались недалеко друг от друга, и потом, когда накормив всех плохо сваренной кашей из маиса, их повели в сторону Атлантического океана, они пошли вместе, держась друг друга. Кроме, как магией, это объяснить было невозможно.
Падре Антоний пристально всматривался в юношу, шедшего рядом. Весь вид его говорил о почти полном моральном и физическом истощении. Но яркий лихорадочный блеск глаз говорил о том, что дух его ещё крепок и он не намерен сдаваться.