Мир колонизаторов и магии
Шрифт:
И он помахал перед заложниками, потрясёнными таким цинизмом, некоей бумагой, свёрнутой в свиток, с висящими на ней различными разноцветными печатями. Никто из стоящих пленников не мог рассмотреть диковинную бумагу, а тем более, её прочесть, да это было и ни к чему.
Генри Морган обвёл ещё раз долгим взглядом притихшую толпу, наслаждаясь созданным им впечатлением и сделав театральную паузу. По лицам стоящих перед ним людей можно было прочитать всю гамму чувств и переживаний, которые овладели ими. Отчаяние, надежда, ожидание, страх, тщательно скрываемая ненависть, вера в невозможное,
А этот англичанин, находящийся на вершине триумфа, походил сейчас на огромного змея, загипнотизировавшего толпу кроликов и выбиравшего, кого из них сожрать первым, а кого потом. Остро блеснул в лучах утреннего солнца медальон, висевший на груди у пирата. Волна чистой энергии, исходящей от него, толкнула в грудь меня и падре. Не знаю, что почувствовали женщины, а мы с падре определённо чувствовали силу, излучаемую этим артефактом.
— Силён, он определённо силён, — проговорил падре Антоний.
После затянувшейся паузы, довольный произведённым эффектом, Морган продолжил свою речь.
— Друзья! Прекрасные сеньоры и сеньориты!
На этом месте его высокопарной речи я оглянулся, ища глазами прекрасную женщину, но её нигде не было видно. Среди пленников ходил слух, что её уже выкупил муж, вернувшийся из Перу, и забрал отсюда. Что же, ей повезло не слушать этот пафосный бред, в ожидании своей судьбы, и, скорее всего, смерти.
— Кабальеро и падре!
Ооо, нас тоже включили в это список, какая честь, и всё, наверное, только ради денег. Цинизм двадцать первого века и англосаксонский диктат научили уже каждого россиянина с подозрением относиться к сладким речам и бесконечным обещаниям всех и каждого.
В красивую обёртку мало кто верил, а доверие уже шло как отдельный бонус, который невозможно было купить ни за какие деньги, а только обрести, по крупинкам собирая свою репутацию.
Вот и слова этого щёголя, за спиной которого стояла толпа вооружённых пиратов, мало тронули моё сердце, да и, судя по глазам падре Антония, его тоже.
— Данной мне выборной властью и каперской грамотой, я иду вам навстречу и…
Голос его поднялся на два тона выше и, видимо, усиленный магически, внезапно загремел в ушах у каждого, вонзаясь острыми кинжалами слов прямо в черепную коробку, резонируя через кость.
… и предлагаю вам, любезные испанцы, выкупить себя в ближайшие три дня! Если этого не произойдёт, то я буду вынужден пригласить вас на наши корабли и привезти на Ямайку, где вы будете проданы, как рабы. Если, конечно, вы сможете перенести все тяготы плавания до неё.
И он улыбнулся хищной улыбкой, обнажив мелкие острые зубы хорька. Толпа ахнула, осознав, что её мучения не остались в прошлом, а только видоизменились, грозя окончиться ещё более печально, чем они начались.
— Но сердце англичанина не камень, — снова продолжил Морган, перестав улыбаться и перейдя к строгому деловому стилю, — у меня есть для вас приятная новость. Мы торопимся, и потому береговое братство решило снизить сумму выкупа на… скажем… ммм… Да, на целых десять процентов!
— Оооо, любезные испанцы, это огромная скидка, просто огромная, — услышав гул разочарования, повторил он, — не
И, резко развернувшись, он махнул рукой своей разнородной свите, дав знак идти обратно, сверкнув напоследок бриллиантами драгоценных перстней на длинных пальцах. Толпа пленных женщин и мужчин зашумела, обсуждая услышанное. Мы вдвоём подавленно молчали.
За меня платить выкуп было некому, а падре Антоний, хоть и смог отправить весточку с одним из негров-рабов, но она либо не дошла, либо у него оказались свои недруги, не пожелавшие доставить эту информацию, кому следовало, желая таким образом расправиться с неугодным инквизитором.
Три дня пролетели, как одно мгновение, нас стали лучше кормить, что, впрочем, не помогло нам обрести прежний вид. Я стал похож на гончий велосипед. Мои щёки втянулись, а нос, наоборот, торчал небольшим крючком, как у сокола, нависая над подбородком. Я даже немного подрос, и мои кости покрылись тонким слоем мышц.
Падре тоже весомо отощал и стал поджар, но возраст и отсутствие возможности владеть магией в полной мере, не давали ему сил восстановиться, оттого его кожа, утеряв толстую прослойку жира, обвисла по бокам и на животе, уныло показывая его собственную беспомощность и неспособность справиться с проблемами.
На четвёртые сутки, подгоняя пинками и острыми концами абордажных клинков, нас повели на пиратский корабль. Ооо, я прощу прощения у благородных пиратов, нас повели на каперский корабль, коих было достаточно много, около тридцати штук.
Только три из них были фрегатами, а корабль Моргана был самым крупным из них, все остальные были мелкими парусниками, вроде двухмачтового кетча, пинка, или шхуны, с командой в шестьдесят — восемьдесят человек, а то и шлюпа, с командой в двадцать пять — сорок человек.
Нам не повезло, нас никто не выкупил, отчего и почему, думать было бессмысленно. Остальных пленниц и пленников выкупили родственники или знакомые. Часть из них была обменена на продовольствие, стада мелкого и крупного домашнего скота, маис и рис.
Со всем этим продовольствием мы направились в крепость Чагре, охраняющую выход в море из реки Чагрес, по берегу которой мы и прибыли вместе с пиратами, неся на себе грузы и совершенно обессилев.
Всё продовольствие скоро было загружено на пиратские корабли, стоящие возле крепости на якоре. Они охранялись отдельным отрядом флибустьеров, прикрывавшим поход Моргана от внезапного появления испанской военной эскадры и захвата ею оставленных на рейде кораблей.
Здесь же, в крепости, перед убытием на Ямайку, Морган решил устроить делёжку добычи, о которой мы догадались по раздававшимся громким возмущённым крикам пиратов, которые участвовали в этом, весьма значимом для них, процессе. Пока они там делили добычу, нам предложили поесть мяса.
Нас заметил Гнилой Билл и, изрядно удивившись, что мы остались живы и по-прежнему не выкуплены, направился прямо к нам. Остановившись перед нами, он заговорил, презрительно хмурясь, рассматривая, при этом, наши обносившиеся в процессе путешествия одежды и откровенно замухрыжный вид.