Мир колонизаторов и магии
Шрифт:
Падре Антонию нужен был последователь и человек, на которого он мог бы, если не опираться, то, по крайней мере, хотя бы надеяться. Вокруг него были только одни женщины и дети. И только этот, неизвестный ему подросток, мог обещать оказать помощь.
Магические способности падре Антония сейчас были значительно ограничены. Они лежали, в основном, в области артефакторики и начертательной магии, но ни инструментов для этого, ни необходимых артефактов, у него не было. Оттого ему и нужен был этот юноша, чтобы разобраться, на что он способен, а потом попытаться сбежать с ним вместе, если его
Но дело было плохо. Даже, скажем так, очень плохо. Пираты, боясь, что монахи смогут отбить их нападение с помощью святой магии, убивали всех подряд, не жалея никого. Приступом взяв все монастыри города и разграбив их, они искали выживших. Все монахи, оставшиеся в живых, бежали в горы и джунгли, скрываясь от своих мучителей, и не могли оказать помощь падре Антонию.
Оставалось надеяться на губернатора Панамы и его солдат, которые готовили засады на обратном пути пиратских отрядов. Но он не знал того, что Генри Моргану сообщил высланный на разведку отряд пиратов.
А он сообщил ему следующее: — Укреплений на обратном пути нет, засад тоже, а испанцы, захваченные в плен, признались, что большинство людей губернатора разбежались по окрестностям, в ужасе перед пиратами, и его замысел не осуществился из-за нехватки людей. Путь был совершенно свободен и открыт.
24 февраля 1670 года Морган со своими людьми вышел из Панамы. Он вёл за собой сто пятьдесят семь мулов, груженных ломанным и чеканным серебром, шестьдесят мужчин, женщин и детей. В то же день пиратские отряды достигли прекрасной равнины на берегу реки, примерно в пяти километрах от города, где и решили сделать остановку.
Они расположились по кругу, а заложников поместили в центр круга. Всю ночь слышались вопли и стоны женщин и младенцев. Одни поминали отца, другие — своих друзей, третьи — своих родичей. В довершение моральных страданий, люди изнывали от жажды и голода.
Падре смотрел на пленников и ничем не мог им помочь. Несчастные женщины, в отчаяние они прижимали к своей груди младенцев, которых им нечем было кормить. Они просили Моргана на коленях, чтобы он отпустил их, однако жалобы этих несчастных не вызывали у него никакого отклика. Он отвечал, что не желает слушать их стенания, ему нужны деньги и ничего, кроме денег.
Муки этих женщин и детей доставляли ему великое наслаждение. На следующий день он отдал приказ выступать всем отрядам, забрав с собой и всех пленных. Над лагерем пленных поднялся стон. Не стонали только Эрнандо и падре Антоний.
Первый считал это бесполезным занятием и только кривил губы от тяжкой боли, а второй молился за этих несчастных, прося Господа нашего уменьшить их муки и спасти их своею волею. Сергей Воронов, а ныне Эрнандо Хосе Гарсия-и-Монтеро, опустив взгляд на землю, нехотя переставлял ноги, продвигаясь вперёд. Он с любопытством смотрел на тех спутников, которых дал ему Господь.
Особенно ему был интересен монах, в простой серой рясе, с маленькой шапочкой на обритой тонзурой голове. Вторым объектом его внимания была красивая молодая женщина, гордо шедшая впереди, сопровождаемая служанкой и двумя пиратами.
От неё шла сила. Вся её крепкая стройная фигура дышала величием и силой, безусловно, она
Но и уйти от них она не могла. Её муж, боевой маг такого же второго круга, отъехал по делам в Перу и не смог по этой причине её защитить, не зная о той беде, которая приключилась со всем городом.
Эта женщина, а звали её Мария Грация Доминго де Сильва, была очень красива. Даже запредельно красива. Её точёное, белое лицо, с миндалевидными тёмными глазами, обрамленными очень длинными ресницами, которые, точно опахала, прикрывали её глаза, никого не могло оставить равнодушным.
Сочные, прекрасной формы, губы выделялись на её лице, так же, как и нежный овал, словно фарфоровой, кожи. Мягкие, вьющиеся каштановые волосы обрамляли её широкий лоб, излишне подчёркивая его аристократичность. Немудрено, что каждый увидевший желал её всем сердцем, и не только им.
Но она была неприступна, как Эверест, а тем холодом, который она излучала, можно было бы убить любого неосторожного самца, который бы осмелился запустить свои руки в волосы или в лиф её длинного платья.
Никто и не пытался этого сделать, лишь «адмирал» Морган оказывал ей знаки внимания, пытаясь играть в благородство, но Грация быстро раскусила его обман и теперь только презрительно смотрела на него, не давая ему ни малейшей возможности поглумиться над ней.
Поняв это, Морган всё равно взял её с собой, желая досадить ей и подвергнуть мучениям и тяготам длинного, тяжёлого пути, а также, чисто моральным издевательствам, на которые он и его люди были большие мастаки. Да и лицезрение отчаявшихся испанских женщин, гораздо более простого происхождения, не блиставших ни природной магией, ни красотой, не добавляли холодной красавице радости. Отчего её глаза периодически наполнялись слезами страдания, но она была бессильна помочь им.
Видя всё это, Эрнандо не мог не восхищаться мужеством этой женщины, но также не мог помочь ни ей, ни себе.
— Кабальеро, я вижу, что вы думаете о том же, что и я? — внезапно обратился к нему измождённый монах, который шёл немного поодаль. Я с удивлением повернулся к нему.
Ну, до кабальеро мне ещё далеко, я ещё, скорее, ховен (юноша) для этого падре. Но, видимо, падре решил подчеркнуть мою взрослость и не уподобился, как женщины, называть меня польо, то есть цыплёнком, что уже неплохо. Повернувшись к нему всем телом, я ответил.
— Здравствуйте, падре, а как вы сами очутились в этом месте, и почему вас ещё не выкупили?
— О, сколько много вопросов, кабальеро. А как вы сами оказались тут?
Еврей он, что ли, вопросом на вопрос отвечать. Да они, вроде, всех своих евреев уже выгнали, даже от выкрестов избавились. Видно, любопытство его замучило. А вот любопытство — грех, а грехи не достойны священников, и вообще…
Видя, что я молчу и не тороплюсь с ответом, падре продолжил.
— Но если вы не хотите отвечать, юноша, то не трудитесь, все мы тут невольники чести и застигнутые врасплох люди.