Мир, который построил Джонс
Шрифт:
ДОЛОЙ АНТИНАРОДНЫЙ ТИРАНИЧЕСКИЙ РЕЖИМ РЕЛЯТИВИЗМА!
СВОБОДУ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ МЫСЛИ!
А вот и другой плакат мелькнул в окошке его машины:
ДОЛОЙ ТАЙНУЮ ПОЛИЦИЮ, ГЛАВНОГО ОРГАНИЗАТОРА ТЕРРОРИСТСКОГО ТОТАЛЬНОГО КОНТРОЛЯ ЗА УМАМИ!
ДОЛОЙ КОНЦЕНТРАЦИОННЫЕ ЛАГЕРЯ!
ДОЛОЙ РАБСКИЙ ТРУД!
СВОБОДУ ВСЕМ ЗАКЛЮЧЕННЫМ!
А вот плакат и попроще... и, пожалуй, самый эффектный из всех.
ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ К ЗВЕЗДАМ
Всюду развевались знамена – он не мог сдержать волнения, глядя на это. Его действительно волновала эта исполненная неистовой радости мысль
Утопия. Золотой век. Они не обрели его на Земле; последняя война показала, что он никогда не настанет. Тогда они обратились к другим планетам. Они придумали себе романтическую сказку, сами себя очаровывая ее ложью. Другие планеты, говорили они, зелены и плодородны, там в благодатных долинах катят свои воды прозрачные реки, там холмы покрыты густыми лесами, именно там и находится утраченный нами Рай, вновь обрести который всегда надеялись люди. Но нет, они ошибаются. Иные планеты безжизненны и ужасны: кроме застывшего метана и холодных скал, там ничего больше нет. Там нет жизни, ни единый звук не раздается в мертвой тишине среди мертвых скал, окутанных вечным мраком.
Но сторонники Джонса не сдавались: у них появилась мечта, им дано было откровение. Они были убеждены, что где-то существует Вторая Земля. Кто-то каким-то образом ухитрился утаить ее от них – это был явно чей-то заговор. На Земле во главе его стояло, конечно, Федеральное правительство; его официальная идеология, релятивизм, душила всякую свободную мысль. За пределами Земли это, само собой, шлынды. Убрать Федправ, уничтожить шлындов – вот и все... Земля обетованная откроется за ближайшим холмом.
И все же не отвращение чувствовал Кассик, глядя на этих шагающих по улицам мечтателей. Нет, это было восхищение. Они были идеалистами. А он, увы, реалист. И он стыдился этого.
На каждом углу стоял ярко освещенный стол, за которым деятель Организации собирал подписи под петицией: «За всемирный референдум по вопросу отставки Федправа и назначения Джонса верховным правителем на время преодоления существующего кризиса». Возле каждого стола стояла длинная очередь.
Зрелище было не из веселых: длинные очереди, люди, измотанные на работе, сами пришли сюда и терпеливо ждут, чтобы поставить свою подпись. Там не было видно лиц, светящихся энтузиазмом, как в толпах с плакатами; там стояли простые граждане, которые хотели одного: свергнуть законно избранное правительство, а на его место поставить авторитет, обладающий абсолютной властью, и тем самым поставить судьбу в зависимость от каприза отдельной личности.
Поднимаясь по лестнице в свою квартиру, Кассик услышал тонкий пронзительный вой. Усталый, почти на грани отчаяния, он не сразу понял, что это такое; лишь когда он открыл дверь и зажег свет, до него дошло, что это сигнал тревоги, раздавшийся из видеофона.
Он нажал кнопку, и на экране появилась запись срочного сообщения: из-за стола встал директор Пирсон и повернулся в его сторону:
– Приказываю немедленно явиться в офис. Все остальное отставить.
Изображение пропало,
– Приказываю немедленно явиться в офис. Все остальное отставить.
Когда сообщение появилось на экране в третий раз, Кассик в бешенстве выдернул шнур.
Сначала он не чувствовал ничего, кроме глухого раздражения. Он очень устал и хотел одного: поужинать и лечь в постель. Был еще один вариант: пригласить куда-нибудь Тайлу – они говорили об этом, правда, ни о чем конкретном не договорились. Сначала он решил наплевать на приказ: Пирсон никогда бы не узнал, ведь могло так случиться, что его до утра не было бы дома.
Размышляя об этом, Кассик пошел на пустую, заброшенную кухню сооружать себе сандвич. Когда сандвич был готов, решение созрело. Он торопливо вышел из квартиры, сбежал вниз, вывел из гаража машину и помчался в полицейское управление, по дороге уплетая сандвич. Он вспомнил, что говорила ему Тайла, что он слышал на работе, и все это, казавшееся в свое время ему неважным, незначительным, теперь обретало зловещий смысл.
Пирсон принял его немедленно.
– Ситуация такая: ваш дружок Каминский сегодня в полчетвертого собрал все свои бумаги, набил до отказа ими портфель и удрал.
Пораженный Кассик не мог выговорить ни слова. Он стоял как дурак и выковыривал из зубов остатки сандвича.
– Для нас это не было неожиданностью,– продолжил Пирсон; он стоял, расставив ноги, за своим столом, высокий, прямой и беспощадный.– Мы поймали его в сотне миль отсюда и вынудили совершить посадку.
– Куда он направлялся? – спросил Кассик, но тут же догадался сам.
– У него там какие-то делишки с людьми Джонса. Он уже несколько месяцев что-то такое раскручивал. В обмен они ему обещали убежище. У них есть что-то такое в этом роде. Каминский собирался отсидеться там во время войны или что там еще грянет. Он, видите ли, умывает руки, он решил покончить с полицией. В отставку-то теперь подать невозможно – сейчас из полиции никого не увольняют. Не то время.
– Что с ним сделали? Где он теперь?
– В Саскачеванском лагере. Пожизненно. Я приказал сразу же отправить его туда. Еще я хочу предать этот случай широчайшей гласности. В назидание другим.
– Но ведь он болен,– хрипло сказал Кассик.– Это старый и больной человек. Он сам не понимает, что делает. Он скоро совсем развалится, не в лагерь его нужно, а в больницу!
– Расстрелять его нужно, вот что. Жаль, что мы больше не расстреливаем. Тогда пусть работает, пока не загнется. Твой старина инструктор будет сортировать болты всю оставшуюся жизнь.
Пирсон вышел из-за стола.
– Я говорю все это вам, потому что часть вины лежит и на вас. Мы со всех вас не спускали глаз: и с Каминского, и с этой бывшей коммунистки Тайлы Флеминг, и с вашей жены. Нам известно, что ваша жена является агентом Джонса; нам известно, что она работала на них, жила там, где они устраивали свои сборища и где им внушали все эти завиральные идеи; нам также известно, что она снабжала их деньгами.– Закрыв блокнот, он добавил: – И Каминский об этом знал. Через него проходила вся эта информация, а он пытался утаить ее.