Мир не меч - 2
Шрифт:
Лаан же в Квартале был своим. Именно отсюда для него начался Город. И пусть это было давным-давно — из тех, с кем он дружил в первые годы, осталось не больше десятка ребят, — никто не считал Смотрителя Лаана чужаком. Сюда Лаан приходил отдыхать — не так уж часто он мог позволить себе провести в Квартале больше суток, но именно здесь был его дом. У него была еще пара квартир, и там он проводил, пожалуй, больше времени, но настоящим Домом считал квартиру на соседней улице.
Он почувствовал нетерпение и недовольство Аэль, а потому пришлось повернуться и подняться по лестнице в комнату, где она вовсю хлопотала вокруг парня. Девушка умело срезала с него остатки одежды, ругаясь на привычку некоторых эпатажных субъектов таскать кожаные шмотки — и защиты никакой, и ножницы быстро портятся. Сама она предпочитала практичные комбинезоны из тонкой на вид ткани, прорезать которую можно было только техническими средствами, которых в Городе сроду не водилось, а вдобавок ткань еще и не мялась, моментально сохла, отталкивала любую грязь и обеспечивала комфорт даже в самые лютые морозы и периоды жары. Выглядел, конечно, такой комбинезон вовсе не элегантно — но Аэль на это было наплевать.
Бессмысленное же тело было облачено в еще более бессмысленный комплект из жилетки, куртки и штанов — все из плотной кожи, с металлическими вставками; точнее — было облачено, пока Аэль не подошла к этому с хорошими крупными ножницами. В этом действии было много практичности, присущей Аэль — но и изрядная доля вредности. Про Зверя-гладиатора она была наслышана достаточно, и все хорошее в этих слухах начиналось и заканчивалось фразой «...но зато красивый парень!». Парень действительно был весьма и весьма хорош собой, даже на самый придирчивый и скептический вкус. К сожалению, этим список его достоинств и ограничивался — по крайней мере, по мнению Аэль.
Когда-то здоровенный — этак метра два и около центнера отлично прокачанной мускулатуры — Зверь попытался поселиться в Квартале. На него посмотрели скептически — кое-каких качеств для такой затеи у него не хватало. Здесь жили те, кто прошел войну и считал ее своей профессией, а не те, кому нравилось убивать и калечить. Разница была существенная, и очень скоро разошедшегося в баре Зверя выкинули вон, как щенка, на прощание навешав не слишком серьезных, но обидных тумаков и отсоветовав когда-нибудь возвращаться без приглашения и поручительства. А приглашающих и поручителей не нашлось — к радости всех в Квартале и огорчению гладиатора.
Что ж, теперь его все-таки пустили — но на этот раз по желанию Лаана, а ему Аэль привыкла доверять с давних пор. С того самого первого дня, когда они встретились здесь, в Квартале — оба чужие, испуганные и не понимающие, где оказались, на каком свете, в каком мире. То, что оба запомнили перед смертью — а никто из них не сомневался, что это была именно смерть, не имело с Городом ничего общего; да и с рассказами тех, кто был родом из города, Тенью которого был этот — видимо, тоже. Они были детьми совсем иного мира, и каким ветром пространства их занесло сюда, так и не поняли. Лаан сумел полюбить Город, и Город выбрал его в Смотрители, а Аэль прижилась здесь ровно настолько, чтобы интересоваться жизнью, не мечтать о смерти, и — плакать ночами в подушку и тосковать по своей родине, со всей ее бесконечной войной, больше походившей на бессмысленную бойню. Таких, как она, в Квартале было не меньше четверти, остальные — бывшие наемники, легионеры и прочие «люди войны» тоже предпочитали держаться рядом. Между пришелицей Аэль и ее приятелем, солдатом Иностранного легиона, было куда больше общего, чем между ним и любым из горожан, никогда не державшим в руках оружия.
У себя на родине Аэль была военным хирургом. Здесь ее навыки пригодились вполне. Квартал назывался так не только потому, что здесь жили бывшие. Большинство и сейчас промышляло привычным ремеслом — кто на ринге, кто в качестве телохранителя или наемника в какой-нибудь небольшой разборке на одной из завес. Всех их нужно было чинить и штопать. Аэль это умела делать лучше многих, и ей скучать не приходилось. Очень быстро она научилась создавать самое необходимое — инструменты, лекарства. К магии она была неспособна категорически, как объяснял Лаан — «по собственному желанию». Аэль действительно не хотела расставаться с привычной картиной мира. Ее квартира выглядела так, как было принято у нее на родине, она носила привычный полевой комбинезон и пыталась жить так, словно она все еще у себя дома. Это никому не мешало, а тем, кого она буквально собирала по кусочкам, только помогало. Аэль знала, что лежит за границами Квартала, несколько раз ее просили принять участие в какой-нибудь операции, она умела и перемещаться по завесам — но там лежал чужой, совершенно не родной ей мир. Она не завидовала Лаану, для которого Город стал домом и другом, она просто мечтала вернуться обратно. Любым чудом, таким же, как то, которое подарило ей вторую жизнь.
Зверь пошевелился, застонал. Аэль потянулась к столику с инструментами, взяла шприц и загнала ему в бедро иглу, нажала на поршень — практически, не отвлекаясь от шитья. Новая машинка, которую она вспомнила буквально декаду или две назад, работала неплохо, но требовала предельной внимательности. Аэль медленно проводила по каждой тщательно промытой и обработанной антисептиком ране контактной поверхностью, и шов стягивался плотным клеем. В пациента уже было влито все, что нужно — и средства против внутреннего кровотечения, и противошоковое, и анальгетики, теперь оставалось только привести в порядок шкуру и надеяться на лучшее. Как Аэль ни отказывалась принимать за факт реальность Города, она не могла не видеть, что здесь любые травмы заживают гораздо быстрее, чем это позволяла физиология, да и предел живучести любого человека куда выше. Она не могла ослепнуть до полного отказа от очевидного: здесь человек, упавший с пятого или седьмого этажа, мог отделаться только ссадинами или вывихом. И заживали эти ссадины слишком быстро; а вот Зверя отделали с применением магии тенников, иначе никакая цепь и дубина не нанесла бы таких повреждений. Все это Аэль учитывала; но работала, как привыкла. Хуже от излишней перестраховки не бывало никому.
Лаан наблюдал за ее манипуляциями, стоя у стены. Аэль не нужен был ассистент, поскольку пациент не брыкался, а все инструменты лежали под рукой. Но ей не нравился скепсис в лице приятеля.
— Ты уверена, что этого хватит? — спросил он, когда Аэль закончила шить. — Или лучше позвать целителя?
— Этого хватит с запасом. Завтра он встанет. И если, встав, он что-нибудь разнесет — ты будешь отвечать, — сердито буркнула Аэль.
— Я буду дежурить. Когда он очнется?
— Если по логике — то к рассвету. А так — не знаю. Бездна знает, как на него что подействует. Вот, смотри, — Аэль показала пальцами в швы на шее и подбородке. — Я шила это от силы час назад. И почти уже зажило. Так что не удивлюсь, если через пару часов начнет прыгать...
— Хорошо, я тут посижу. Отдохни, Капелька, по-моему, ты здорово устала.
— Да нет, ерунда. Дело привычное. Помоги мне убрать мусор.
На пару с Лааном они быстро собрали в мешок использованные шприцы и ампулы, потом Лаан привел в порядок пол и мебель, убрав капли крови и грязь.
— Я пойду в душ. Может, вместе? — предложила Аэль.
— С удовольствием!
В этом предложении не было ни намека на эротику — оба знали, в чем дело. Так было принято на родине Аэль и Лаана, там не существовало мужских и женских туалетов или душевых кабин, не принято было стесняться обнаженных тел и прикрывать отдельные их части. И, подставляя Лаану спину, чтобы он потер ее мочалкой, невзначай прикасаясь к его коже, она чувствовала себя почти дома. Почти...
Потом они пили чай на кухне, болтали — Аэль не видела Лаана больше трех лет по ее счету, и ей трудно было поверить, что в ее жизни действительно произошло на порядок больше событий, чем у приятеля, для которого счет шел на месяцы. За утро они не успели наговориться вдоволь, да и утро для Аэль добрым становилось к вечеру. Подняться раньше полудня она считала эквивалентным смертному приговору, поэтому Лаан на пальцах втолковал ей, что от нее потребуется, если она согласится принять участие в «самой безумной авантюре, которую он в жизни затевал» и почти сразу ушел. Аэль поняла все в общих чертах, поморщилась, когда ей назвали кличку потенциального пациента, но согласилась.
Чаепитие было прервано на середине — из комнаты раздался неописуемый звук, некая помесь скрежета разрываемого металла с воплем лопнувшей струны. Что можно сломать с таким эффектом, ни Аэль, ни Лаан не представляли, а потому, переглянувшись, с изрядным любопытством и даже азартом вместе отправились в комнату. Пациент уже вполне пришел в себя, слез с носилок, а звук принадлежал стальному брусу носилок — милашка Зверь скрутил его вокруг своей оси и так сломал. Видимо, для развлечения.
Впрочем, «центнер хорошо развитой мускулатуры», вооруженный металлической дубиной почти в метр и толщиной в запястье Аэль, не показался никому из них подходящим развлечением для вечера трудного дня.