Мир опомнился
Шрифт:
Робот, не имеющий души, с удивлением смотрел на буяна. Бух с шумом хлопнул дверью. И больше не искал работы.
Среди своих он испуганно говорил:
– Они знают о нас все, даже цвет трусов. Некуда укрыться! Чтобы быть в безопасности, нужно отключить все цифровые устройства, даже электробритву.
____
Работы не было. Вот просто не было! Земные профессии здесь вымерли, но появились совсем другие, о которых прибывшие сюда даже не догадывались. В основном из всех профессий они знали только инженеров-программистов, айтишников, флористов.
Отсутствие работы беспокоило, как будто лишили обязанностей, и было страшно, что покарают за тунеядство.
Буху нашлась бы работа, но он считал ненавистную ему бухгалтерию идеей этого цифрового мира. А такой работы, что годилась бы для Василия Ивановича – любимой сельскохозяйственной работы, может быть, только флориста, не было. Полковник Бугров тоже не знал, где применить силы, ибо армии здесь не было. Своим командирским басом не мог перекрыть бессловесную окончательность решений ИИ.
Они казались себе просто ненужными гастарбайтерами.
Горюнову и Олежке было легче, они могли устроиться и айтишниками. И даже стали подрабатывать, для души, фрилансерами в главной диспетчерской, гудящей сверх-компьютерами, – узле автоматизированного управления своего смарт-района. Узел управлял экономикой, функционированием домов и дворов, бытовой техникой через смартфоны, отоплением и освещением, водой, микроклиматом. Там даже занимались демографией, подсчетами, во сколько раз счастливее (в процентах) живут здесь блаженные по сравнению с другими сферами.
Настало время осмыслить прежнюю гонку жизни. Горюнов вспоминал жену, такую непокорную и правдивую, гордое достоинство, не уступающее ни в чем, отчего его тянуло к ней, несмотря на ссоры, разжигая любовь еще больше. Здесь, предчувствовал он, найдет, наконец, то, ради чего родился.
Полковник вспоминал свою полнокровную жизнь. Моя жизнь, растаявшая в бездне уютная маршировка в строю своих, постоянные переезды и бивуачная жизнь, чопорная жена, все это окончательное убеждение в постоянстве и правильности нашего – какого нашего? – дела.
А Бух не вспоминал, но скучал – по чему? В молодости смеялся над теми семейными, кто считал: самое главное – семья, дети, взаимная близость и опора. Он жил с надеждой на что-то лучшее впереди.
Что-то надо было предпринимать.
Гавриил пригласил гостей на шоу главных развлекателей Меты. Сооружение для развлечений было расположено на нескольких гектарах земли, похожее на древнегреческий цирк с амфитеатром для зрителей. Они уселись где-то в среднем ряду.
Далеко внизу на открытой арене, окруженной нависающим полукружьем зрительских мест, горели столбы фейерверков, над ареной выгибалась светящаяся арка, переливаясь разными цветами. Арену сильно увеличивали огромные экраны по бокам.
Под ней бегал вдоль сцены знаменитый красавец певец-прима с большим хохолком на голове и в эстрадном костюме с немыслимыми блестящими побрякушками, изображающими драгоценности. Говорят, он сделал несколько пластических операций и липосакцию.
За ним хвостом бегала толпа подтанцовки – кордебалет.
Дергаясь вдоль сцены уточкой, клюя носом и одновременно щепотками ладоней у лица, он выкрикивал рэп:
Без проблем, без лишних глупых дилемм,
Мы тут живём и знаем, что и почём.
На все вопросы у нас один ответ:
Это наш город и лучше нас здесь нет!
Кордебалет вторил, изображая устремленность в небо:
Взмывая выше ели
Не ведая преград
Крылатые качели
Летят, летят, летят.
Ревели динамики, по всей арене вместе с артистами бегали огни прожекторов. Было впечатление, что совершается чудовищная вакханалия радости и восторга. Тут озабочены одним – надо ублажать блаженных зрителей, перекормленных самыми невероятными виртуальными зрелищами, чем-то еще более потрясающим. Но в песне действительно затрагивал душу шум крыльев в небе, то ли родины, то ли Бога, а совсем не холодного ВИИ. Но почему-то не было песен о любви.
Ведущий остановился и прокричал прозой:
– Мы выражаем радость блаженной жизни в сфере Высшего искусственного интеллекта. Артисты всегда попадают в унисон со счастливыми обитателями Меты.
Клюя носом, как уточка, он, словно робот, стал дергаться обратно по сцене, останавливаясь и продолжая кричать:
– А как это было раньше? Мы давали радость и в темные времена, когда было страшно жить и заглядывать вперед, но каждый забывал свои горести хотя бы на время и воскресал к жизни.
ИП Фролов с Резиньковым, забыв обо всем, отдавались целиком вакханалии веселья на сцене.
Василий Иванович не понимал всей этой мишуры, принесенной в наш мир с Запада. Полковник не выдержал этой нелепицы и ушел.
Горюнов слушал и не понимал, как это они могли улучшать настроение людей в те горькие времена. Не ведают, что в темные времена разделить с людьми горести гораздо более нравственно, чем оглушать беззаботным весельем, нелепыми костюмами и ужимками скоморохов.
Олежек тоже морщился, ему никогда не нравилась попса.
Что-то в этом бесшабашном веселье было не то. Если оказавшиеся здесь, во владениях ВИИ, гости чувствовали себя неуютно, то что чувствуют аборигены? Нет, в Мете не все прекрасно. Только на парадной стороне почему-то не видно ничего, кроме блаженства. Что это, пропаганда, ловко умалчивающая о тайной жизни людей? Или здесь настолько беспроблемно, что и помирать не трудно.