Мир от Гарпа
Шрифт:
Бензенхейвер держал наготове носовой платок; хотел было вытереть ей лицо, как вытирают измазавшегося ребенка, но подумал в отчаянии: ее сейчас мой — не отмоешь, и сунул платок в карман.
— Простите, пожалуйста, — опять сказал он. — Мы спешили как только могли. Ваш мальчик — я его видел — чувствует себя прекрасно.
— Мне пришлось взять его в рот, — говорила Хоуп. Бензенхейвер закрыл глаза. — А потом он начал насиловать. Сказал, что убьет меня. Так и сказал. Когда кончит. Вот мне и пришлось убить его. И я не раскаиваюсь.
— И не надо раскаиваться, миссис
Она кивнула, посмотрела на свои ноги и протянула ему руку. Бензенхейвер подставил ей плечо, и она припала к нему, хотя была чуть выше его ростом.
И в эту минуту о себе напомнил помощник шерифа. Он успел заглянуть в кабину пикапа, и теперь его рвало на передний бампер, на глазах у пилота, который вел через дорогу вызволенного им и еще не пришедшего в себя водителя. В лице у помощника шерифа не было ни кровинки, под стать торчавшим из кабины ногам Орена Рэта. Оправившись немного, он позвал инспектора взглянуть на устрашающую картину. Но Бензенхейвер хотел прежде поддержать дух миссис Стэндиш.
— Стало быть, вы убили его после совершенного им насилия? Когда он совсем расслабился? — спросил он.
— Нет, — прошептала ему на ухо Хоуп. — В те минуты, когда он насиловал меня.
От нее так страшно пахло, что у инспектора подступила тошнота к горлу. Но он даже не отодвинулся от нее, чтобы не пропустить ни слова.
— Вы хотите сказать, в самый момент насилия, миссис Стэндиш?
— Да, — прошептала она. — Он еще был во мне, когда я нашла его нож. Нож был в его джинсах на полу. Он хотел им меня зарезать, когда кончит. И у меня не было выбора.
— Конечно, не было, — согласился Бензенхейвер. — Да это и не имеет значения.
Он хотел этим сказать, что его следовало убить, даже если бы он и не грозился убить ее. Для Ардена Бензенхейвера не было более тяжкого преступления, чем насилие; он мог с ним сравнить разве что убийство ребенка. Но в этом он разбирался меньше, поскольку своих детей у него не было.
Его браку было семь месяцев, когда его беременную жену изнасиловали в прачечной-автомате, пока он дожидался в машине на улице. Три парня. Открыли пружинную дверцу сушилки и сунули ее головой внутрь барабана, где ее крики, отраженные металлическими стенками цилиндра, слышали только горячие простыни да она сама. Так что ее не могло бы спасти даже самое яркое субботнее освещение ночного Толидо. Парни, конечно, понятия не имели, что насилуют молодую жену начальника толидской полиции.
Бензенхейвер с женой вставали рано. Они были молоды; и утром в понедельник еще до завтрака вместе отвозили белье в прачечную; и пока оно стиралось, они читали газету. Затем, положив белье в сушилку, ехали домой завтракать. Миссис Бензенхейвер забирала его по пути в полицейский участок, куда отвозила мужа. Бывало, кто-нибудь вынимал их белье из сушилки раньше времени и ей приходилось его досушивать, а Бензенхейверу дожидаться в машине. Обычно это занимало минут десять. Но они любили заезжать в прачечную пораньше, когда там еще никого не было.
Увидев выходящих парней, Бензенхейвер вдруг
Она задохнулась в собственном чистом белье, а может, в собственной блевотине. Но убивать ее они не хотели — так уж получилось. Суд признал парней виновными в непреднамеренном убийстве. Их защитник подчеркнул, что они хотели «просто изнасиловать ее». И эта фраза (как часто он слышал ее в таком контексте: «просто изнасиловали, счастье, что не убили») повергла тогда Бензенхейвера в ужас…
— Хорошо, что вы его убили, — шептал Бензенхейвер на ухо Хоуп Стэндиш. — Мы бы не смогли воздать ему по заслугам в должной мере. Все правильно. Вы молодец.
Хоуп ожидала от полиции иного, более строгого расследования, по крайней мере более подозрительного полицейского, уж во всяком случае не такого, как Арден Бензенхейвер. Она была рада, что он годится ей не только в отцы, но и в деды; у стариков к сексу все-таки более спокойное отношение. Она сказала ему, что ей лучше, что в общем с ней все в порядке. Выпрямившись и отойдя от него, она увидела, что испачкала ему воротничок и щеку. Но Бензенхейвер не то не заметил, не то ему было все равно.
— Ну а теперь давайте посмотрим, — сказал Бензенхейвер помощнику шерифа и снова ласково улыбнулся Хоуп. Помощник подвел всех троих к открытой кабине.
— О Боже! — только и мог сказать водитель застрявшей машины. — Силы небесные, взгляните, что это? Кажется, его печень.
Пилот словно язык проглотил. Бензенхейвер резко взял их обоих за плечи и отвел подальше. Они пошли было к кузову, где приходила в себя Хоуп, но Бензенхейвер зашипел на них:
— К миссис Стэндиш не подходить! К пикапу не подходить! Доложите по радио наше местонахождение, — приказал он пилоту.
— Пусть вышлют «скорую помощь» или еще что-нибудь. Миссис Стэндиш мы заберем с собой.
— Тут нужен пластиковый мешок, — заметил помощник шерифа, показывая на Орена Рэта. — Его куски во всех углах кабины.
— Вижу, — ответил Арден Бензенхейвер, он заглянул в кабину и одобрительно присвистнул.
— Он был с ней, когда… — начал было спрашивать помощник шерифа.
— Да, — ответил Бензенхейвер и протянул руку в страшное месиво около педали газа с самым невозмутимым видом. Он хотел достать нож, который лежал на полу у правого сидения. Рукой, обернутой носовым платком, он поднял его, внимательно осмотрел и, завернув в платок, опустил в карман.
— Мистер Бензенхейвер, — заговорщицки прошептал помощник шерифа. — Вы когда-нибудь видели, чтобы насильник пользовался резинкой?
— Редко, но бывает.
— Все-таки странно, — сказал помощник.
К его удивлению, Бензенхейвер крепко ухватил презерватив, стащил его, не пролив ни капли, и поднял на свет. Низ презерватива был величиной с теннисный мяч.
Вид у Бензенхейвера был очень довольный; перевязав презерватив как воздушный шарик, он зашвырнул его подальше в поле, чтобы не попался на глаза кому не надо.