Мир пауков. Башня и Дельта
Шрифт:
— Не могу представить, как они могут об этом догадаться. Скорее всего, они могли предположить, что его убил твой отец.
— Но они же могут читать мысли!
Девушка досадливо дернула плечом.
— Не верю я этому! Если б так, они бы меня давно уже слопали.
— Когда меня сюда привели и посадили, там, за стеной, мне показалось, сидит паук. Он как бы пробовал вклиниться мне в мысли.
Мерлью чуть сощурилась, размышляя.
— С чего ты это взял?
— Я слышал, как дверь скрипнула, когда он выходил. И половицы в коридоре.
— А
— У меня просто возникло ощущение… Знаешь, бывает такое, когда кто–нибудь пристально пялится тебе в затылок.
— У тебя такое часто бывает?
Найл улыбнулся.
— Лишь когда кто–нибудь таращится на меня.
— Не пойму, и все тут, — вздохнула Мерлью. — Ты уверен, что все рассказал?
— Тебе про гибель паука мало?
— Кто знает, может, и в самом деле… Если бы им было известно…
Мерлью неожиданно поднялась.
— Ты куда?
— К отцу, рассказать. Постараюсь убедить его поговорить с тобой.
— Не рассказывай ему о пауке.
Мерлью, повернувшись к Найлу, медленно опустилась на колени.
— Мне надо будет ему сказать. А тебе — довериться ему.
— Но ведь он служит им!
— Безусловно. Иного ему не остается. И очень хорошо, что он им служит, — это лучше, чем чистить выгребные ямы… Но он их не любит. Как, рассуди, может он к паукам относиться, когда они на его глазах погубили стольких людей? Беднягу Найрис и ту слопали. — Лицо девушки омрачилось.
— Все же мне кажется, не стоит рассказывать ему о пауке. Чем меньше людей знает, тем лучше. Я даже матери и брату и то ничего не рассказывал.
Ладони Мерлью легли ему на затылок.
— Ты должен мне довериться. Отец не сможет тебе помочь, пока не будет знать правды.
Ну как здесь возразишь? Лицо Мерлью так близко…
— Ладно, делай как знаешь.
Подавшись вперед, она поцеловала Найла — жарко, влажно. Затем поднялась и вышла. Слышно было, как задвигается следом засов.
От нахлынувшего блаженства прочие мысли делись невесть куда. Вместо этого он секунда за секундой все прогонял в уме те пятнадцать минут, что они пробыли вдвоем. Вспомнилось, как он ненавидел ее, как часто бередился мыслью отомстить, наказать, и душно стало от стыда. Дурость какая — приходить в ярость из–за того, что его назвали «тщедушным». В конце концов, ведь это же Мерлью: прямолинейная натура, привыкшая распоряжаться и поступать по своему усмотрению. А вместе с тем какой ласковой может быть! Воссоздал в памяти прикосновение ее губ, и голова просто кругом пошла от удовольствия. Пальцы все еще хранили аромат благовоний. Закрыл глаза, и в мыслях представилось, что она лежит рядом.
Стемнело неожиданно быстро. Найл, обхватив колени, сидел и умиротворенно думал, что никогда теперь запах сырости и плесени не будет вызывать у него неприязни, поскольку неразрывно связан с воспоминанием о Мерлью. Само ее имя звучало музыкой.
Найл, очевидно, задремал. Внезапный луч света заставил вздрогнуть.
Голос Мерлью:
— Не бойся, здесь только я одна. — В руках у нее был
Он направился следом по коридору.
— А что с матерью, Вайгом?
— Их здесь уже нет. Посмотри. — Она толкнула крайнюю дверь. Светильник осветил пустую комнату.
Начали спускаться по лестнице. Бойцовые пауки куда–то поисчезали. Нижние этажи заливал свет многочисленных масляных ламп, некоторые из которых своими высокими ножками напоминали золотисто сияющие снопы. Мерлью, задув свой светильник, толкнула какую–то дверь.
— Вот сюда.
Открылась большая комната, стены увешаны голубыми и золотистыми занавесями. Мебель примерно такая же, что была у Каззака в Дире, только поискуснее. На подушках вольготно сидели пять–шесть девиц–служанок, расчесывая друг другу волосы. Мерлью хлопнула в ладоши:
— Беррис, Нелла!
Поднялись две девушки. Найл видел их сегодня утром, это они омахивали Каззака опахалами. Одна из них бросила взгляд на Найла и прыснула со смеху.
— В чем дело?
Вместо ответа та указала пальцем на настенное металлическое зеркало, и Найл обнаружил, что слева лицо и бок у него плотно припорошены пылью. Прочие, разобравшись, что к чему, тоже покатились со смеху. Мерлью залилась краской.
— Довольно. Пошевеливайтесь!
Однако служанки явно не спешили повиноваться. Одна из них, все еще смеясь, положила ладонь Найлу на предплечье и вывела его из комнаты. Он прошел за ней по коридору и ступил в просторное, облицованное белой плиткой помещение, воздух в котором был ощутимо тяжел от теплого водяного пара и маслянистого аромата благовоний. Пол здесь был выложен мозаикой — чем–то похоже на тот, что в храме посреди пустыни. В центре находилось большое углубление–ванна, сквозь завесу пара соблазнительно лоснилась голубоватая вода.
Девушки — обе смуглые, темноглазые — подвели его к самому краю. В умащенную благовониями воду вели ступеньки. Когда одна из служанок взялась за его тунику, собираясь снять, Найл испуганно дернулся и ухватился за полу. Девушки рассмеялись.
— Ну это ты дурака валяешь! Кто же лезет в ванну в одежде?
— Да я и сам могу раздеться…
У них в пещере мать и Ингельд раздевались всегда в темноте, а мужчины отводили глаза.
Одна из служанок, что повыше, покачала головой.
— Это наша работа. Не надо бояться. Мы управителя купаем каждое утро.
Найл позволил снять с себя одежду, и девушки, взяв его под руки, стали помогать спускаться в воду. И хорошо сделали: одна из верхних ступенек оказалась коварно скользкой. Не подхвати служанки вовремя, он неминуемо бы шлепнулся.
Вода была приятно теплой, и Найл узнал благоухание, исходящее от волос и ладоней Мерлью. Когда он зашел в воду по плечи, девушки деликатно расстались со своими туниками и прыгнули следом за ним; брызги взлетели фонтаном, намочив волосы. Одна из них принялась массировать его лицо и торс, другая втирать Найлу в волосы зеленую жидкость, взбивая ее в шапку обильной пены.