Мир Под лунами. Конец прошлого
Шрифт:
Евгения положила себе пол-котлетки и немного овощей, но через пять минут уже уплетала обед за обе щеки. Айнис оказалась права: после сытной еды тошнота прошла, голова прояснилась. И все же что-то омрачало ей настроение. Она посмотрела вокруг. Корабль уже сильно отдалился от берега, увлекаемый западным ветром. Возвращаться придется маневрируя. Для того, чтобы войти в порт, потребуется немало времени. Евгения повернулась к Халену, покойно расположившемуся рядом.
– Давай повернем к дому.
– Уже надоело?
– удивился он.
– Дорога обратно займет несколько часов. Мы все еще успеем утомиться.
– Не нужно!
– возразила царевна.
– На берегу ждут гвардейцы, мы можем пристать
Прошло еще полчаса. Женщины молчали, наслаждаясь покоем. Мужчины обсуждали, куда отправиться завтра на охоту. Шальная волна ударила в корму, окатила Евгению солеными брызгами. Она еще раз взглянула на Халена, и тот решительно переложил руль. "Белый гусь" с достоинством описал широкий полукруг и сложным зигзагом пошел к берегу.
Пристать удалось лишь через несколько часов в двадцати тсанах от Киары - резко усилившийся ветер не только не позволил кораблю приблизиться к порту, но и вынудил Халена продолжить движение на восток. Под начавшимся дождем они бросили якорь у обрывистого берега и долго искали тропу наверх. Половине ожидавших здесь офицеров пришлось остаться у корабля - следить, чтобы его не унесло начинавшейся бурей. Хален взял в седло Сериаду. Оказалось, что изнеженная Айнис прекрасно держится на лошади, хотя дождь и ветер не привели ее в восторг. Нечего было и думать добраться до города в такую погоду. Выехав на дорогу, связывавшую Киару с Готанором, они завернули в ближайший трактир. Теперь уже Евгении пришлось утешать Айнис, которая была в отчаянии из-за растрепавшейся прически и промокшего платья.
– И все же я рада, дорогая моя, что все слухи о вас оказались правдой, - вздохнула дама, протягивая руки к жаровне. От ее одежды шел пар. Трактирщик отдал женщинам лучшую комнату, выгнав оттуда других постояльцев, а его жена принесла полотенца и сухие плащи.
– Вы олуди и наверняка прекраснейшая из всех, что приходили в Ианту!
– Какие слухи? Обо мне уже ходят слухи?! Но я еще и года здесь не прожила!
– Олуди чуют ветер за пять тсанов - слышали такую поговорку? Мне всегда казалось, что она имеет иной смысл, но оказывается, ее можно понимать и буквально. Вы почуяли этот ветер за целых сто тсанов, дорогая Эви.
– Если бы не ты, нас унесло бы в океан, - добавила Сериада.
– Почему ты велела повернуть обратно? Что ты почувствовала?
Евгения молчала. Прося Халена о возвращении в порт, она и не думала о возможном шторме. Просто ей показалось, что пора заканчивать прогулку.
Она бы больше не вспомнила об этом, как уже забыла о залеченной вчера ране Пеликена, если бы поздно вечером в спальне Хален, раздевшись, не показал ей свои гладкие руки.
– Я лет с шести был весь в шрамах. А теперь, смотри, даже от самого глубокого рубца не осталось и следа. Помнишь, вот здесь он был.
Евгения помнила: свинцового оттенка рубец тянулся вдоль левого бедра, эта рана была получена в первой битве с дикарями. Теперь его тоже не было. Кожа стала гладкой, как будто он никогда не держал в руках оружия, не охотился и не лазал по скалам.
– Ты целительница, моя любимая.
– Но я ничего не делала для этого!
– Олуди несет благодать в себе. Что ж, готовься - в скором времени о твоих способностях прослышат все, и в замок начнется паломничество.
Хален замолчал, увидев, каким расстроенным стало ее лицо.
– Что с тобой?
– он нежно поцеловал ее в губы.
– Это твое призвание. Почему ты недовольна?
– Мне не нравится, что от меня ничего не зависит. Медицина - это наука. Чтобы лечить людей, врачи учатся много лет и до конца жизни продолжают узнавать что-то новое. А про меня будут говорить, что мне достаточно прикоснуться к больному, чтобы излечить его. Так не бывает. Не все болезни лечатся, и наложения рук недостаточно. Если уж это мое призвание, то я должна его развивать - знать о разных болезнях, разбираться в анатомии.
– Достойные слова, - кивнул он.
– Не сомневаюсь, что гильдия врачей пойдет тебе навстречу. Они учат юношей по семь-восемь лет, прежде чем принять в свои ряды, но тебе наверняка понадобится меньше времени, ведь в чем-то ты образованнее их.
Она прижалась к его горячему плечу, провела по нему губами.
– А сегодняшний случай? Я, можно сказать, предвидела будущее. Как ты думаешь, это умение тоже со временем разовьется?
– Не уверен, что хочу этого, - произнес он задумчиво.
– Большая мудрость приводит к большому горю... Я предпочел бы не знать своего будущего. Видеть завтрашний день - значит быть обреченным лишь на один вариант событий. Есть от чего впасть в отчаяние... Давай будем считать, что сегодняшнее происшествие было лишь счастливой случайностью.
Евгения уютно устроилась у него под боком. Он быстро заснул. Она скинула одеяло - рядом с Халеном ей всегда было жарко. Прислушиваясь к его тихому дыханию, она смотрела в темноту, где постепенно вырисовывались очертания резных шкафов. В распахнутое окно вливался запах мокрой земли, освеженной дождем листвы. Вокруг башен носились летучие мыши, и в ушах звенело от их писка.
Как быстро привыкает ко всему человек, думала Евгения. В это время год назад она решала задачи по высшей математике и гадала, кто из знакомых мальчиков первым пригласит ее в кино. И была уверена, что впереди - институт, знакомство с новыми мальчиками, неспешная учеба. А теперь все это кажется сном. Даже тоска по родителям притихла, отступила под грузом новых впечатлений. Хален заменил ей отца и мать. Не будь его - что было бы с ней? Его немногословная любовь поддерживала и защищала ее, как могучее дерево дает новому побегу возможность расти, прикрывая от жгучего солнца и холодных дождей. Не зря на фамильном гербе Фарадов изображено дерево, осеняющее город густой кроной. В ее прежнем мире не существовало безусловных авторитетов, людей, стоявших выше закона и критики. А здесь если что и сдерживало безудержное преклонение подданных перед царем, то лишь он сам. Евгения вспомнила рассказы Камакима и Айнис о Шурнапале - дворце Рос-Теоры. Хален тоже мог бы построить себе целый город из белого мрамора, под золотыми куполами, и принимать низко кланяющихся послов, сидя на высоком троне. Но сохранило бы это любовь его народа? Он знал, что преклоняются перед царем, но любят - человека. Его простой быт и ежедневный труд приносили больше политических дивидендов, чем любые жесты на публику. Для него правление заключалось не в председательстве на заседаниях Совета и не в подписании указов, а в самостоятельном решении всех вопросов, будь то тяжба между землевладельцами или обвал шахты в далеком руднике. Хален держал руку на пульсе страны, чувствовал каждый удар ее сердца, знал настроение своих подданных, как свое собственное.
И этот человек любил Евгению. Понимание этого заставляло ее действовать. Не такой она была женщиной, чтобы тихо жить в тени мужа, удовлетворяясь его успехами. Ее прежде по-детски не определенный характер под влиянием мужа и собственного, ко многому обязывающего титула начал формироваться, и то, что ее отец несколько лет назад неделикатно называл "шилом в заднице", на глазах превращалось в определяющую черту натуры - неспособность удовлетворяться малым. Ей недостаточно было гордиться мужем - она желала, чтобы и он гордился ею. Это было стремление, принесенное из прошлой жизни, где женщины самоутверждались мужскими методами. Евгения надеялась, что этот мир как-нибудь смирится с ее неженской активностью. В конце концов, непререкаемый авторитет Халена распространяется и на нее.