Мир Под лунами. Конец прошлого

Петрова Анастасия Владимировна

Хален молча кивнул. Они беседовали в чудесном саду Армины. Пройдя под яблонями, опустившими к земле кудрявые ветви, царь вышел во двор. Прислушавшись, он уловил за распахнутыми дверями дома нежный перебор струн. В зале слуги убирали со столов остатки ужина, и Пеликен, примостившись на трехногом табурете, наигрывал на лютне невнятную мелодию. Он не дежурил сегодня и потому был без мундира. Его белые шаровары и распахнутая безрукавка, казалось, светились в темноте.

– Пойдем со мной, - велел царь.

Пеликен вскочил с места, вышел во двор следом за Халеном.

Он был одним из гвардейцев царя - его товарищей по детским играм либо по военной школе, которую

проходило в Ианте большинство мужчин. Двадцать четыре года - это возраст зрелого мужчины, но в Пеликене сохранилось немало юношеского задора. Кое-то в Киаре полагал, что его отцом был сам царь Барахия. У него и правда было что-то общее с Халеном: так же весело смотрели яркие глаза, так же падали на лоб длинные черные волосы. Отчаянно смелый, не раз напоказ рисковавший жизнью там, где это вовсе не требовалось, всем сердцем преданный повелителю, Пеликен отличался еще и своей любовью к женщинам. Ни одна юная горничная и ни одна красивая дама не могли чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Впрочем, Хален прекрасно знал, что за последние месяцы молодой офицер растерял свою славу опытного сердцееда. Словно тень он следовал за Евгенией, ловил каждый ее взгляд, бросался исполнять каждое приказание. Он перестал хвастаться любовными похождениями - видно, не хотел, чтобы слухи об этом дошли до царицы. Халена это забавляло, а теперь он решил поставить чувства товарища на службу себе.

– Я даю тебе поручение, Пеликен, - сказал он, останавливаясь в тени старой яблони. Офицер вытянул руки по швам и не сводил с него глаз.
– Завтра Евгения вернется в Киару. Отправляйся с ней. Пока меня не будет, ты станешь охранять ее...
– Пеликен дернулся, открыл было рот, но Хален погрозил ему.
– Будешь ее личным телохранителем. Подбери пару ребят себе в помощь, если нужно. Я начал учить ее обращаться с оружием. Думаю, она захочет продолжить. Научи ее всему, о чем попросит. Только смотри...

Он снова строго погрозил Пеликену пальцем.

– Если, не приведи случай, чего себе сломает, - я с тебя шкуру спущу!

Тот уже приплясывал на месте, как борзая на сворке.

– Все сделаю, государь! Клянусь, что не подведу! Ты же знаешь, госпожа Евгения всем нам дорога, как... совсем как ты, мой господин.

– Ну, ступай, - смягчился Хален. Тут же перебил сам себя: - И смотри, Пеликен, узнаю, что ты ей песни поешь или морочишь голову своими бреднями, - я с тебя не просто шкуру спущу, а...

– Не беспокойся, государь, - улыбнулся офицер.
– Если ты что такое услышишь, можешь мне сам все кости переломать. Только я к ней не подойду и никого другого не подпущу...

5.

Теперь жизнь Евгении шла по-новому, и она быстро забыла маленький дом царицы, где прожила зиму. Просыпаясь, она подбегала к окну, распахивала раму. В спальню врывалось дыхание моря. Во дворе под окном суетились люди: слуги катили огромные винные бочки, кухарки пронзительными криками подзывали поварят, гвардейцы устраивали шуточные поединки или плясали, выстроившись в круг... На крыше голубятни, что приютилась у крепостной стены, чистили перья белые голуби. В иные дни именно они будили царицу: примостившись за окном, стучали клювами в стекло и ворковали, требуя зерна.

Царская башня была четырехэтажной, и на каждом этаже умещалось всего по одной комнате. Халену больше было ни к чему: он здесь лишь ночевал, проводя весь день в городе или отправляясь в долгие поездки по стране. И Евгения тоже в башне не задерживалась. Большую часть дня она проводила в хозяйственных хлопотах, которые в Ианте и являлись

главной обязанностью царицы. После смерти матери Халена эти задачи взял на себя Махмели, но теперь он решительно переложил часть дел на плечи молодой супруги царя. Многое в хозяйстве за последние годы расшаталось, и Евгении приходилось нелегко.

В чем-то ей помог прежний опыт: ведь и раньше по какой-то причине именно на нее возлагали ответственность за проведение самых разных школьных мероприятий, да и в дружеских компаниях, в походах и дальних поездках из всех сверстников именно Евгения неизменно оказывалась лидером. Сама она никогда к этому не стремилась, даже наоборот, предпочла бы остаться на вторых ролях. Но ее характер не мог смириться с разбродом и шатанием, возникающими в любом лишенном командира коллективе, и каждый раз она, сама того не замечая, быстро устанавливала свой порядок.

Пришлось ей заняться этим и в замке. Махмели физически не мог уследить за всем, и со временем часть слуг начала отлынивать от работы. При том, что челяди в замке было больше чем нужно, на общем положении дел это вроде бы и не сказывалось. Однако один вид болтающихся без работы людей приводил царицу в состояние недовольного возбуждения. Часто эти мужчины и женщины и сами не знали, в чем заключается их функция в большом хозяйстве. Евгения проинспектировала все службы, определила, где людей больше, чем нужно, а где не хватает, и решительно занялась перераспределением сил. Не все слуги были этим довольны. Но авторитет олуди оказался несокрушим: стоило ей сдвинуть брови и добавить строгости в голос, как недовольные умолкали и шли туда, куда она их послала. На работу над дисциплиной должен был уйти не один месяц, но уже через несколько недель распорядитель признался, что командовать слугами стало легче, да и приказы его теперь исполнялись быстрей.

Евгения с удовольствием бывала на кухне, где готовились десятки блюд: более изысканные - для царской семьи, офицеров и гостей, и попроще - для слуг. С не меньшим удовольствием входила она в просторные конюшни, беседовала с конюхами, выезжала своих лошадей, нередко отправляясь на ближайшие пастбища, где откармливался и отращивал шерсть царский скот.

Правила этикета не позволяли ей посещать казарму, где жили гвардейцы, но все офицеры постоянно находились на ее глазах, и она была хорошо осведомлена об их делах. Нередко ей приходилось прекращать споры, а то и удерживать молодых людей от дуэлей. Иантийские мужчины, при всей галантности и доброжелательности к дамам, друг с другом были порой чересчур агрессивны, только и искали повод для драки. Евгения просто не понимала, что могло на протяжении уже сорока лет удерживать их от объявления войны какой-нибудь из соседних стран.

Бывала она и в винных подвалах, где тянулись бесконечные ряды темных, запыленных бутылей, а у стен лежали огромные деревянные бочки. Могла часами путешествовать по обширнейшим складам, составлявшим целый городской квартал. Сюда со всей страны свозились предметы, что принимались в качестве налогов: из Хадары - ткани и кожи; из Ферута - дерево и мебель; медь и серебро, стекло и стеклянные изделия - из Дафара... В другом квартале, примыкавшем к замку, в светлых высоких домах дни напролет трудились ткачихи, портные и вышивальщицы. Они работали на царскую семью, но большая часть их продукции шла на продажу, в том числе и в другие страны. Кузнецы, оружейники, ювелиры, ткачи создавали вещи непосредственно для царя; но поскольку сам он никак не мог потребить такое их количество, то они продавались с клеймом царского дома Киары, что означало высшую степень качества.