Мир, полный демонов: Наука — как свеча во тьме
Шрифт:
И все же это как-то несправедливо: одни люди умирают с голоду в младенчестве, другие, благодаря случайности рождения, проживут долгую, хорошо обеспеченную жизнь. Каждый может угодить в дисфункциональную семью, оказаться среди преследуемого меньшинства или от рождения оказаться инвалидом. Всю жизнь кто-то сдает нам не самые лучшие карты, а в итоге все умирают. И что потом? Бесконечный сон без сновидений? В чем же смысл? Примитивно, грубо, немилосердно! Дайте же нам второй шанс — возможность сыграть еще раз. Вот если бы мы рождались вновь, причем обстоятельства второй жизни зависели бы от того, насколько хорошо — невзирая на полученные карты — мы разыграли предыдущую партию! Или если бы после смерти мы предстали перед судом: тогда за хорошо прожитую жизнь, за смирение, веру и т.д. назначалась бы награда — пребывание в радости и покое до конца времен вдали от мук и смятения мира сего. Так оно было бы устроено, если бы мир создавался по замыслу, с обдуманным намерением, по-честному. Так должно быть, чтобы страждущие и преследуемые обрели причитающееся им утешение.
Социум, проповедующий довольство нынешним своим положением в жизни в ожидании потусторонней награды, таким образом предохраняет себя от революций. Кроме того, для войн не годится страх смерти, который мы приобрели в эволюционной борьбе за существование. Та культура, где героям — или тем, кто попросту выполняет чужие приказы — сулят загробное блаженство, получает преимущество перед соседями.
Вот почему представление о нашей духовной составляющей, которая переживет смерть, вся эта философия посмертного существования с такой легкостью впитывается различными народами и религиями. С чего бы людям рассматривать столь утешительные перспективы скептически? Всякий хочет в это верить, пусть даже доказательств ничтожно мало или их вовсе нет. Конечно, поражение мозга может лишить человека памяти, буйного превратить в тихого, и наоборот; изменения в химии мозга порождают веру во всеобщий заговор или заставляют услышать голос Бога — но, хотя множество примеров такого рода убедительно доказывают, что личность, характер; память, душа, если угодно, обитают в материи мозга, не так уж трудно отрешиться от этих доказательств, найти способ ускользнуть от бремени нежелательных аргументов.
А уж если на посмертном бытии настаивают властные общественные институты, диссентеров и вовсе окажется немного, да и те будут молчать. Некоторые учения Востока, христианство и религии нью-эйджа заодно с платонизмом рассматривают этот мир как второстепенную реальность, для них даже страдание и смерть (как и материя в целом) — всего лишь иллюзия, кроме Разума или Духа ничего не существует. Напротив, в глазах науки разум — это наше восприятие работы мозга, т. е. сотен триллионов нейронных связей в мозгу.
В 1960-х гг. распространилось довольно странное мнение, будто все гипотезы равно произвольны и само понятие «истинной» и «ложной» концепции — иллюзия. Возможно, то была попытка поквитаться с наукой, которая издавна относила к сфере субъективного литературную критику, религию, эстетику, большую часть философии, поскольку те не выводятся из очевидных аксиом, как геометрия Евклида, и не проверяются в эксперименте.
Кое-кому хотелось бы допустить любые возможности, не ограничивать свое восприятие реальности. Им кажется, что человеческое воображение нуждается в большем, чем те скудные факты, на которые наука позволяет нам положиться. Многие гуру нью-эйджа, в том числе актриса Ширли Маклейн, заходят еще дальше — вплоть до солипсизма, т. е. единственной реальностью признают собственные мысли. «Я — Господь», — по существу утверждают они. «Я в самом деле считаю, что мы сами создаем собственную реальность, — поведала как-то раз Маклейн сомневающемуся. — Я творю вас прямо сейчас и здесь».
Если мне приснилось воссоединение с умершими родителями или детьми, кто вправе утверждать, что на самом деле этого не было? Если в видении я парю в небесах, глядя с высоты на Землю, может, так оно и есть, и пусть ученые, которые там не летали, не твердят мне, что все происходит лишь у меня в голове! Если моя вера учит, согласно неизменному и непогрешимому слову Божьему, что возраст Вселенной не превышает нескольких тысяч лет, до какого же безбожия доходят ученые — и как грубо они ошибаются, — насчитывая миллиарды космических лет!
Раздражает претензия науки класть предел нашим возможностям даже в теории. Кто сказал, что мы не сумеем превысить скорость света? Раньше говорили, что и скорость звука не по зубам — и что? Кто помешает нам измерить одновременно и положение, и движение электрона, когда придумают достаточно точные приборы? Почему бы нам не изобрести вечный двигатель «первого рода» (порождающий больше энергии, чем он потребляет) или «второго рода» (который никогда не остановится)? Кто смеет сдерживать человеческий ум и изобретательность?
Природа — вот кто. На самом деле очень краткое и вместе с тем исчерпывающее изложение законов природы, того, как устроена Вселенная, сводится именно к такому списку запретов. Характерно, что псевдонаука и суеверие никаких ограничений не признают: «все возможно». Неисчерпаемый бюджет — вот только тех, кто в это поверит, обычно ждет разочарование, ощущение, что их завели и бросили.
Еще одна претензия к науке: она слишком примитивна, все «редуцирует», наивно воображает, будто в конечном счете все сводится к краткому перечню законов природы (тоже довольно примитивных) и ими объясняется все. Невероятную сложность Вселенной, и каждую снежинку, и плетение паутины, и спиральные галактики, и озарение человеческого гения — наука все «редуцирует» до своих законов. Редукционизм не воздает должного сложности Вселенной, это какая странная смесь высокомерия и интеллектуальной лени.
Исаак Ньютон, это олицетворение «единого видения» в глазах недоброжелателей науки, воспринимал Вселенную как часы — буквально. Регулярное, предсказуемое движение планет вокруг Солнца и Луны вокруг Земли с высокой точностью описывались теми же дифференциальными уравнениями, которые предсказывают раскачивание маятника и колебание пружины. Ныне мы смотрим на Ньютона и его современников с новых высот и снисходительно сожалеем об ограниченности их мировоззрения, однако — с разумными поправками — эти гармонические уравнения, которые описывают ход часов, и в самом деле описывают движение астрономических объектов во Вселенной. Это истинное и глубокое сходство, а не поверхностное сравнение.
Разумеется, Солнечная система не состоит из винтиков и шпунтиков, и элементы гравитационного механизма невозможно пощупать. Движение планет сложнее, чем движение маятника или пружины. В определенных условиях модель часового механизма и вовсе неприменима: за очень долгий срок гравитационное воздействие отдаленных миров — настолько слабое, что им казалось возможным пренебречь — нарастает и какое-нибудь небесное тело вдруг сходит со своей орбиты. Однако и в работе маятника присутствует элемент хаотического движения — если балансир разметить чересчур далеко от перпендикуляра, начнется непредсказуемое, нелепое раскачивание. Солнечная система точнее любых механических часов, и само наше умение отсчитывать время пришло из наблюдения за видимым движением Солнца и звезд.
Поразительно, конечно, что одними и теми же математическими законами описывается механика и планет, и часов. Могло быть иначе. Мы не навязывали Вселенной это сходство. Так она устроена, и все тут. И если это вы называете редукционизмом — извольте.
До середины XX в. сохранялось убеждение — не только среди богословов и философов, но и среди многих биологов, — что жизнь не сводима к законам физики и химии, есть еще какая-то «жизненная сила», энтелехия, тао, мана — она-то и движет живыми существами, вдыхает в них жизнь. Немыслимо было поверить, будто вся сложность и красота, точное соответствие формы и функции в живом организме сводятся к взаимодействию атомов и молекул. В поисках ответа обращались к религии: Господь или боги вдыхают в неодушевленную материю жизнь, душу. В XVIII в. химик Джозеф Пристли пытался найти эту самую «жизненную силу», взвешивая мышь непосредственно до и после смерти. Все попытки провалились. Если душа и существует, то массы она не имеет, т. е. состоит не из материи.