Мир, полный демонов: Наука — как свеча во тьме
Шрифт:
В середине 1970-х гг. один замечательный астроном составил манифест «Возражения против астрологии» и предложил мне подписать его. Меня покоробили некоторые формулировки, и в итоге я счел невозможным поддержать эту затею — не потому, что придаю астрологии какое-то значение, но потому, что считал (и по-прежнему считаю), что этот манифест был написан в недопустимо авторитарном тоне. Астрология подверглась разносу за то, что родилась из суеверия, но ведь точно такого же происхождения и религия, химия, медицина, астрономия — список можно продолжить. Вопрос ведь не в том, из каких неполных и неверных сведений первоначально сложилась астрология, а в том, работает ли она сейчас. Далее манифест затрагивал психологические побуждения людей, верящих в астрологию. Такими мотивами — например, ощущением беспомощности человека в сложном, опасном, непредсказуемом мире — можно объяснить успех астрологии среди доверчивых людей, но это
Манифест подчеркивал: мы не нашли механизма, который сколько-нибудь убедительно объяснял «работу» астрологии. Это уже более важный аргумент, однако еще далеко не доказательство ошибочности этой «науки». Когда Альфред Вегенер в начале XX в. выдвинул предположение о движении материков, чтобы объяснить многие иначе непонятные данные геологии и палеонтологии, механизм этого явления тоже не был разработан, а теперь нам хорошо известна тектоника земных плит. Но тогда Вегенер указал на единое строение рудных жил и залежей ископаемых от восточного побережья Южной Америки до западного побережья Африки и предположил, что два материка некогда соприкасались, а Атлантический океан возник сравнительно недавно. Все тогдашние светила геологии решительно отмели эту ересь: материки закреплены раз навсегда, они не покоятся на какой-то плавучей основе, которая позволяла бы им «дрейфовать». И все же тектоника плит стала ключевым открытием в геофизике XX в., и теперь мы знаем, что материки на самом деле «дрейфуют», точнее, их словно увлекает гигантская конвейерная лента, паровым двигателем которой служит раскаленное земное ядро. Тогдашние светила геологии попросту ошиблись. Так что не стоит отвергать какую-либо гипотезу лишь на том основании, что механизм пока что неизвестен — хотя, если эта гипотеза противоречит давно известным законам физики, тут уж возражения ученых будут иметь больший вес.
К астрологии можно было бы предъявить более жесткие и неопровержимые претензии. Например, почему, провозглашая эру Водолея, она берет в расчет предварение равноденствий, а при составлении гороскопов — нет? Также астрология не учитывает преломление в атмосфере, ее список влияющих на судьбы небесных тел остается куцым и сводится к объектам, наблюдаемым невооруженным глазом, как во II в. — во времена Птолемея. Огромное множество разнообразных астрономических объектов, обнаруженных с тех пор, астрологией никак не учитывается (как насчет гороскопа, составленного по положению ближайших к Земле астероидов?). Почему день и час, даже минута рождения важны, а широта и долгота не имеют значения? Судьбы однояйцевых близнецов не подтверждают надежность гороскопов, а еще более настораживают разночтения в гороскопах, составленных на основе одной и той же информации разными специалистами и отсутствие корреляции между гороскопами и психологическими тестами — например, Минессотским многоаспектным личностным опросником (MMPI).
Лично я предпочел бы подписать не тот манифест, а подробное изложение и опровержение основных принципов астрологии: этот разбор мог бы оказаться убедительнее, чем другие широко циркулирующие и публикуемые материалы. Астрология сопутствовала человечеству на протяжении 4000 лет, если не дольше, и ныне пользуется небывалой популярностью. Согласно опросам, каждый четвертый американец «верит» в астрологию, а каждый третий считает «научным» предсказание характера и судьбы по положению Солнца в момент рождения. Доля школьников, верящих в астрологию, возросла с 40% в 1978 г. до 59% в 1984 г. Астрологов в США вдесятеро больше, чем астрономов. Во Франции астрологов больше, чем священников католической церкви. Ученые могут болтать, что хотят, но астрология хоть как-то удовлетворяет социальные потребности, а ее ниспровергатели об этом и думать не думают.
Как я не раз подчеркивал, суть науки — в парадоксальном сочетании двух противоположностей: открытости новым идеям, даже самым нелепым с виду и невероятным, и беспощадная скептическая проверка всех идей, и старых, и новых. Таким путем от чуши отвеиваются ценные истины — совместным усилием многих людей, сочетанием креативного и скептического мышления. Это и есть наука. И две противоположные тенденции держат ее в тонусе.
Рассмотрите такое утверждение: вот я иду, и время — и на моих часах, и биологическое — замедляется. К тому же я съеживаюсь вдоль оси движения, а весу во мне прибавляется. Кто-нибудь когда-нибудь видел нечто подобное? Хочется сходу отмахнуться от подобной ерунды. А вот еще: повсюду во Вселенной ежесекундно из ничего творится материя и антиматерия. А вот третья глупость: однажды за огромный промежуток времени ваша машина сможет сама собой проникнуть сквозь кирпичную стену гаража и поутру вы ее обнаружите на улице. Три абсурднейших утверждения. Но первое есть частная теория относительности, а две
116
В среднем период ожидания стохастического проникновения объекта через барьер превышает возраст Вселенной от Большого взрыва. Но это невероятное событие теоретически может произойти и завтра.
Если вы — скептик и только скептик, новым идеям до вас не достучаться. Вы превратитесь в угрюмого мизантропа, убежденного, что миром правит абсурд (для такого вывода данных хватает). Поскольку великие открытия, раздвигающие границы научного знания, случаются редко, ваше разочарование вроде как оправдано реальным опытом. И все же время от времени новая идея попадает в точку, оказывается и мощной, и удивительной. Если вы замкнетесь в бескомпромиссном скептицизме, то упустите (или даже осудите) революционные открытия науки, вы остановитесь на пути понимания и прогресса. Нет, от скептицизма в чистом виде пользы мало.
В то же время наука нуждается в крепком, бескомпромиссном скептицизме, поскольку большинство идей и в самом деле ошибочны, а отделить зерна от плевел мы можем лишь методом критического эксперимента и анализа. Доведите свою открытость до степени легковерия, не оставьте себе ни на грамм скептического чутья, и вы не сумеете отличить многообещающую идею от бессодержательной. Некритически воспринимать любую мысль, идею, гипотезу равносильно полному неведению: идеи противоречат друг другу, и лишь скептический анализ позволяет сделать выбор. Поверьте: не все идеи равноценны. Некоторые и впрямь лучше других.
Наука — правильная смесь этих двух типов мышления. Настоящий ученый умеет и то и другое. Он ведет сам с собой бесконечный диалог, выдумывая новые идеи и систематически их критикуя. Большинство таких идей он никогда не предъявит миру. Лишь те, что пройдут строжайшую внутреннюю цензуру, ученый отдаст на критический разбор всему научному сообществу.
Из-за привычки к упорной самокритике и взаимной критике и принципа полагаться на эксперимент как главный довод в споре между гипотезами, ученые стесняются рассказывать о тех моментах, когда зарождается невероятная догадка, и самого завзятого скептика охватывает чувство изумления, даже благоговения перед чудом. А жаль, что об этом молчат: эти редкие мгновения прорыва как раз и придают человеческое измерение научной работе.
Никто не может быть открыт или скептичен на 100%. Где-то у каждого проходит граница [117] . Китайская пословица напоминает: «Лучше превзойти меру в доверчивости, чем в недоверии», но эта пословица принадлежит к той крайне консервативной эпохе, когда стабильность ценилась превыше свободы, а правители были весьма заинтересованы в том, чтобы традиции не пересматривались. Большинство ученых, скорее всего, предпочитают переборщить с недоверчивостью, нежели с доверием. Впрочем, и то и другое не дается без труда. Ответственный, последовательный, принципиальный скептицизм — это определенный образ мышления, который усваивается лишь благодаря сознательной и упорной практике. Доверчивость — или лучше «открытость», «чувство изумления» — тоже не появляется сама собой. Открытость непривычным идеям — будь то в физике или в общественных науках — подразумевает понимание этих идей. Открытость идеям, которых даже не понимаешь, — бессмыслица какая-то.
117
В иных случаях скептицизм и вовсе глуп: например, при изучении орфографии.
И скептицизм, и свежее чувство изумления — навыки, которые требуют практики, отработки. И государственное образование должно быть нацелено главным образом на то, чтобы гармонично соединить этих «партнеров» в сознании каждого школьника. Пусть бы СМИ рекламировали такое семейное блаженство, и в особенности пусть прославляет его телевидение. Представьте себе человеческое общество, в котором этот «брак неба и земли» состоялся: всем знакомо чувство чуда, все щедро раскрываются навстречу любой новой идее и ни одну гипотезу не отбрасывают, если нет на то существенных причин, однако предъявляют строжайшие требования к доказательствам (и это для них тоже вторая натура), причем с не меньшей суровостью проверяют те концепции, которые лично им дороги, чем те, которые они могли бы отвергнуть равнодушно.