Мир приключений 1974 г.

Абрамов А. М.

— А может, начнем, Сергей Петрович?

Ему уже давно хотелось приступить к обыску. Человек с практическим складом ума, он больше надеялся на предметные, вещественные улики и доказательства, чем на словесный поединок, в котором подозреваемого припирают к стене хитро поставленными вопросами. Подозрение, что часы Симукова получила от своего сожителя, у него тоже все время укреплялось — женщина явно что-то утаивала, не хотела говорить правду. Поэтому весьма возможно, что, кроме золотых часов, в этой комнате могли быть и другие вещи, принадлежавшие Укладовой.

— Да-да.

Сейчас начнем. Только пригласи сначала сюда ту старушку, что в коридоре была.

Сергею Петровичу не хотелось производить обыск в присутствии Астахова. Оперативник вышел и сразу же, буквально через несколько секунд, вернулся в сопровождении старушки. «Не иначе, у дверей подслушивала», — подумал о ней Сергей Петрович.

— Извините, гражданка, что побеспокоили вас, по нам нужна ваша помощь. Вот посмотрите на этого товарища, — показал он на Астахова, — знаете вы его? Посмотрите внимательно: знаком он вам?

Глаза у соседки и без того горели жадным любопытством. Она впилась ими в таксиста. Тот замер. «Как кролик перед удавом…» — подумал Сергей Петрович, наблюдая за ними, и сжал губы, чтобы не улыбнуться: сухонькую, похожую на стебелек старушку при всем желании нельзя было сравнить с грозным пресмыкающимся.

— Нет, не знаю.

Она покачала головой и отвернулась от Астахова. Тот вскочил:

— Мамаша, да как же?! Я же вчера приходил! Вы вспомните, вспомните! Дверь вы мне открывали. Я к Воронову приходил.

Сергей Петрович удивился. Он ждал, что соседка в темном платке узнает таксиста, подтвердит, что тот приходил. Ее отрицательный ответ сразу менял всю картину…

Лицо у Астахова стало несчастным, растерянным, руки бессильно опустились. Старушка пожала худенькими плечами и пропела:

— И вспоминать нечего. Склероза у меня еще нет. И дверь вам, гражданин хороший, открывала, и впустила вас, а вот знать вас — не знаю. Не имела чести… не знакомы мы.

Она с достоинством светской дамы поджала тонкие губы. «Вот вредная бабка», — подумал о пей Митин и сказал:

— Значит, видели его? Подтверждаете, что он вчера приходил к Воронову? Вот и хорошо. Больше нам от вас пока ничего не нужно. Вы свободны, можете идти. И вы, Семей Афанасьич, тоже идите домой. Я вас еще вызову для показаний. И не беспокойтесь, сами видите, все у вас будет хорошо.

Вещей в комнате было не много: простая кровать, видавший виды платяной шкаф, стол с ящиками, в углу фанерный ящик, наполненный всяким хламом. На видном месте хороший телевизор. Несколько книг, разбросанных где попало. Митин пересмотрел их: все, как одна, про шпионов. Обстановка в комнате была типичной для человека, семейная жизнь которого еще не была хорошо налажена. Видимо, Симукова говорила правду, что она не жена Воронову — присутствие женщины в комнате сказывалось мало: пудреница, несколько флаконов духов, одно—два платья и белье, сложенное в стопку на столе, вот и все, чем обходилась она, посещая своего «условного» мужа.

Методично передвигаясь от одного края комнаты к другому, следователь и оперативник перебирали

каждую вещь, заглядывали во все сокровенные уголки. Но — увы! — ни одного предмета из тех, что берут с собой женщины, когда едут на курорт, обнаружено не было. Значит, вещи Укладовой преступник спрятал в другом месте. Митин теперь понимал, почему в другом: вряд ли Воронов стал бы посвящать в свои темные дела Симукову. Кто она ему? Жена не жена, так, случайная подруга, с которой к тому же, видимо, часто бывают ссоры.

А вот часы золотые — не удержался, подарил перед отъездом в санаторий. Подарил, чтобы загладить вчерашнюю ссору.

— Эту он надевал ночью? — Бабин показал Симуковой темную куртку спортивного покроя со сквозной застежкой — «молнией».

— Ее.

Он осмотрел куртку, приблизив ее к свету. Никаких подозрительных пятен на ней не было. «Не видно потому, что материал темный», — решил он и отложил в сторону, рассчитывая па более тщательную экспертизу в научно-техническом отделе.

— Взгляни-ка, — негромко сказал ему следователь и подал черные нечищенные ботинки. — Не похожи?

Бабин осмотрел каблуки. На глаз трудно было установить, они или не они оставили след на сырой земле возле канализационного люка, и поставил ботинки рядом с курткой. Потом они будут приложены к слепку, сделанному под аркой.

На подоконнике среди всякой мелочи на самом виду лежали поношенные мужские перчатки. Кожаные, с теплой подкладкой. Потом Сергей Петрович вспомнит о них, а сейчас он только скользнул по ним взглядом и подошел к платяному шкафу. В нижнем ящике поверх грязного белья лежал носовой платок. Он сразу привлек внимание следователя. Привлек своей формой, вернее, тем, как был смят: он был похож на длинный белый жгут, складки на нем расположились в одном направлении — по диагонали от угла к углу. Вероятно, им обматывали или обвязывали что-то круглое.

— Поди сюда, Алеша! — позвал Митин.

Наконец-то! Вот он, тот самый платок, о котором у них было столько разговоров и размышлений. Укладова верно запомнила самую важную улику.

Интересно, как Симукова будет реагировать? Митин взял платок за угол, показал женщине:

— Платок Воронова?

— А чей же? У меня, слава богу, шелковые.

Никакой особой реакции. Значит, не знает, какую роль платок сыграл во всей этой истории.

— Не помните, когда Воронов положил этот платок в грязное белье: сегодня утром или, может, раньше?

— Не знаю, не видела.

«Конечно, утром! Вернулся, снял с шеи и бросил в ящик. Вероятно, больше был не нужен. Надо спросить, что у него было с шеей, почему бинтовал. Сейчас спросить? Нет, позднее… Сначала отвлечь чем-нибудь внимание».

— Между прочим, почему вы в разговоре назвали Воронова уголовником? На каком основании?

— А как же! Ведь он уже сидел в тюрьме. Пять лет отгрохал. Полтора года всего как на свободе. И дружок у него, вместе они сидели в колонии, — вот уж бандит так бандит! Митька-Хобот. Все руки в наколках. Пришла вчера с работы, а они сидят пиво пьют…