Мир приключений 1974 г.
Шрифт:
Прежде всего он зашел в местную милицию. Ему тотчас выделили в помощь оперативного работника и милиционера. Бабин, немного рисуясь, говорил, что достаточно одного милиционера, но начальник отделения заставил взять двоих.
Санаторий «Восход» был недалеко. С высоко расположенной площадки, где стояло почти насквозь прозрачное стеклянное здание, было видно синее море, узкая полоса пляжа, усеянная коричневыми телами. По извилистым тропинкам, тяжело дыша, поднимались отдыхающие в легких войлочных шляпах, с полотенцами и термосами. Наступал час обеда. Алексей подумал, что это хорошо — все будут в столовой и Воронов тоже. «Возьму его и пойду купаться», — решил он. У Воронова, конечно, нет с собой оружия, и сопротивляться он не будет.
— Воронов?.. — Главный врач санатория, пожилой армянин с большими добрыми глазами, над которыми грозно кустились черные брови, развел руками: — Может, есть такой, а может, и нету. Понимаете, больные только что сменились, и я еще никого не знаю. Впрочем, одну минуту…
На звонок вошла медсестра в белоснежном халате, черная от загара.
— Людмила Львовна, больные все прибыли? Опоздавшие есть? — спросил у нее врач.
— Один опаздывает. А так — полный комплект.
— Не помните, случайно, среди больных есть такой, по фамилии Воронов? Он из Москвы.
— Кажется, есть… да, да, есть! Помню, — она улыбнулась, — симпатичный такой дядечка.
— Пришлите его ко мне, пожалуйста. Вероятно, он сейчас в столовой. Пусть немедленно придет.
У Бабина заблестели глаза. Он глубоко, с облегчением вздохнул и тут же постарался принять равнодушный вид, чтобы скрыть охватившее его ликование.
Сестра вышла. Врач нервно потер руки.
— Значит, есть Воронов! А вы один? Так у вас полагается? Ведь преступник, вы говорите, опасный?
— Пустяки! — небрежно сказал Бабин. Ему нравилось перед солидным врачом выглядеть бесстрашным, и он не упомянул о двух своих помощниках. — А кроме того… — Он вынул и показал пистолет.
В дверь постучали. Врач излишне громко сказал:
— Войдите!
Дверь медленно открылась, и в кабинет с трудом протиснулся лысый толстяк на костылях. Одной ноги у него не было.
— Здравия желаю! Вы меня вызывали? Воронов моя фамилия, — бодро представился он.
— Посмотри, Сергей Петрович, может, он имеет какое-то отношение к делу Воронова?
Начальник районного угрозыска показал на новый желтый чемодан, стоявший у него в кабинете на полу возле окна.
Митин присел на корточки, внимательно осмотрел. Чемодан как чемодан: небольшой, с тонким металлическим ободом вокруг крышки. Он поднял его за ручку, взвесил.
— Не понимаю.
— Пустой, мы смотрели, — сказал начальник. — Конечно, не понимаешь. Сегодня утром позвонил управдом из Петрушевского переулка, дом восемь. Говорит, ребятишки играли у него во дворе и нашли чемодан. Понимаешь теперь? Там закуток у них есть глухой возле забора, туда редко кто заглядывает. А ребятня бегала и нашла. Я послал Князева, вот, принес… Может, кто с улицы забросил?
— Возможно. И ты думаешь, что…
— Кто знает! Чемодан новый, такие не выбрасывают на свалку. Возле забора лежал. Подумай. Может, твой Воронов выбросил. Чемодан — улика, он же понимает это. А кто еще будет через забор с улицы бросать? Словом, вещь подозрительная.
Оба подошли к большому плану города, висевшему на стене. Их район был обведен красным карандашом. Вот Петрушевский переулок. А ограбление совершено в Клушином, всего в двух кварталах от Петрушевского.
— Дом номер восемь находится, примерно, здесь, — показал начальник. — Помню, там действительно забор, тополя растут.
Мысль следователя уже работала. Скорее всего, начальник прав, и чемодан принадлежит Укладовой. Вероятно, было так: оглушив жертву, Воронов выбросил ее из машины, поехал прямо, затем свернул направо в Петрушевский переулок. Это значит, кстати, что в Клушин он въехал не из Петрушевского, а из Сосновского переулка. Таксист просто удлинял маршрут.
Он продумал все это, отвернулся от плана и сказал ворчливо:
— Видимо, так и было, но для меня этот чемодан уже не представляет интереса. Если даже принадлежит Укладовой. Несерьезная улика.
— Это почему?
— А потому, что к нему, а точнее, к его замкам уже прикасались десятки рук: и ребятишки, и управдом, не говоря уже о Князеве. Да и ты внутрь заглядывал. Угадай теперь, кто к замкам прикасался? Сплошь захватано.
— Ну-ну! — рассмеялся начальник. — Можешь быть спокоен: ребятишки увидели находку, почему-то испугались — и прямо к управдому. И не трогали его. А управдом — майор в отставке, на войне в разведке работал, кое в чем тоже разбирается. Сам говорил, что только за ручку с земли поднял. Тебя это устраивает? И мы с Князевым замочки твои вот этим карандашом открывали. Уж как-нибудь…
Митин рассмеялся.
— Тогда виноват! Прошу прощения.
— Внутри ничего не было, чистенький, как из магазина. Покажи Укладовой, может, признает?
— И по описанию вроде подходит, она говорила: новый, желтый, с металлическим ободом.
Сергей Петрович уже не сомневался, что ребятишки из Петрушевского переулка дали ему еще одну ценную улику. За последние дни в районе не было никакого происшествия, как-либо связанного с чемоданом, ни от кого не поступало заявления об утере или похищении. Единственное — это ограбление Укладовой. У нее отнят чемодан, а этот найден вблизи Клушина переулка. Почему бы ему не быть тем самым чемоданом?
Поэтому он принял как должное заключение научно-технического отдела, гласившее, что на никелированных замках чемодана обнаружены отпечатки пальцев, идентичные отпечаткам Укладовой. Ни ребятишки, ни управдом к ним, значит, не прикасались. При случае надо все же показать его Укладовой.
Все правильно. Воображение не обмануло его, нарисовав последовательность действий преступника. Все произошло так, как он предполагал. Он не мог отказать себе в удовольствии сравнить себя и вообще всех следователей с учеными, которые по одной истлевшей кости восстанавливают облик ископаемого животного, жившего десятки тысяч лет назад. Подобно им, следователь по отдельным предметам, по микроскопическим следам, путем логических рассуждений воспроизводит в уме картину преступления, совершенного без свидетелей. А потом преступник, сознавшийся под тяжестью улик, недоумевает: как это следователь смог все узнать вплоть до мельчайших подробностей, словно был в то время где-то рядом, прикрывшись шапкой-невидимкой.
Митин рад был, что еще одна улика, подобно кирпичику, легла в ряд с другими, по — странное дело — вместе с тем его не покидало смутное беспокойство, что в деле с этим чемоданом есть какой-то изъян, неясность, будто что-то в нем еще нуждается в уточнении. Но что именно, он не знал, и это ему не нравилось. Почему-то казалось, что кирпич, который он с таким удовольствием положил в ряд с другими, лег неаккуратно, чуть скосился, выпятился одной гранью, нарушив плоскость стены. А еще бывает так: в тихий час па закате любуешься красивым пейзажем, наслаждаешься редкой гармонией в природе, а в это время возле самого уха звенит, зудит невидимый комар, вот-вот сядет… Отмахиваешься от пего, а он не отстает. И этот неумолкаемый писк раздражает, отравляет хорошую минуту. Именно такое чувство было у него, когда он думал о чемодане.