«Мир Приключений» 1977 (№22)
Шрифт:
В свободные минуты Семен рассказывал Кольке о секторах наблюдения, о сводах сигналов, начал потихоньку обучать его флажному семафору. Колька обладал той неуемной любознательностью, которая отличает деревенских мальчишек, и проявил незаурядную настойчивость в изучении сигнального дела. Он с увлечением читал пухлые книги свода сигналов, отыскивал в них пояснения тех или иных сочетаний, и все они казались ему очень значительными, а иногда и удивительными. Он уже знал, в какой ячейке какой лежит флаг, знал, что, скажем, флаг «Б», или «Буки», как говорят на флоте, означает «Дать больше ход», а флаг «В», или «Веди», сообщает, что курс ведет к опасности. Вообще на флоте все буквы произносят, как в старину: «Аз, буки, веди, глаголь, добро…» «Аз» означает: «Нет, не согласен, не разрешаю», а «Добро» наоборот: «Да, согласен, разрешаю», поэтому матросы чаще говорят не «да» или «нет», а «добро» или «аз».
Занятия отвлекали Кольку от навалившегося на него горя, он иногда совсем забывался, бойко помахивал флажками и весело спрашивал:
— Как получается, дядя Семен?
Движения у него были еще неловкими, буквы обозначались нечетко, но Семен хвалил:
— Здорово! Ты, брат, скоро настоящим сигнальщиком сделаешься.
И Колька радостно смеялся, голосок у него становился звонким и переливчатым, как колокольчик.
Семен тоже смеялся счастливым раскатистым басом. «Ишь ведь, радуется, как воробей солнышку», — думал он, ласково глядя на Кольку и улыбаясь. Но лицо Семена тут же омрачалось, когда он вспоминал, что после того, как эсминец вернется в базу, им придется расстаться. В тот день, когда он доставил Кольку на корабль, капитан третьего ранга Барабанщиков сказал:
— Пусть пока побудет у нас, а вернемся в базу — отправим в тыл. Не положено мальчонку на корабле держать. Да и учиться ему надо, и так три года пропустил.
«Да, надо учиться, — мысленно соглашался с командиром Никифоров. — И опять же война; может, нам еще не один бон выдержать придется, и кто знает, чем это кончится. Так что, и верно, незачем тут мальчугану быть».
Но расставаться с Колькой Никифорову все-таки не хотелось, сильно привязался он к мальчишке. Не только потому, что жалел его, Кольку жалели все, но Семену он был особенно дорог еще и потому, что напоминал ему о деревне, о своем тоже нелегком сиротском детстве. Семену тоже было тринадцать лет, когда в 1929 году кулаки застрелили из обреза отца, а через неделю и мать убили топором в лесу, когда она поехала за дровами. Зима в тот год была холодная, Семен ждал мать до самого утра и совсем закоченел, потому что за ночь из избы выдуло все остатки тепла. Может, и утром в деревне не хватились бы матери, да кому-то понадобилась лошадь, на которой она уехала за дровами. Лошадь так и не нашли, а мать привезли всю окровавленную…
«А ему, наверное, еще страшнее было», — подумал Семен о Кольке, вспомнив его рассказ о том, как сожгли мать и сестренку.
Семен выждал, когда на ходовом мостике, кроме рулевого матроса Марченки и командира, никого не осталось, и спустился туда. Потоптавшись у трапа, решительно шагнул к командиру.
— Разрешите обратиться, товарищ капитан третьего ранга?
Барабанщиков обернулся. У него было осунувшееся лицо, воспаленные от бессонницы веки, потрескавшиеся губы, и Никифоров подумал о том, что, наверное, выбрал не самый удобный момент обращаться с просьбой. Лучше бы попросить, когда командир выспится, может, тогда он будет добрее.
— Что у вас, Никифоров? — устало спросил капитан третьего ранга.
— Насчет мальчонки разрешите доложить. Шибко способный к сигнальному делу парнишка. Я бы его за месячишко натаскал.
— Видел, что натаскиваешь. Паренек и впрямь старательный.
— Правда? — обрадовался Никифоров. — Я и говорю: он прирожденный сигнальщик.
— А может, рулевой? — вмешался Марченко, но Никифоров так зыркнул на него, что тот сразу отвернулся.
— Ну так и что же? — переспросил Барабанщиков.
— Просьба есть у всего экипажа: нельзя ли его юнгой на корабле оставить?
Из штурманской рубки вышел штурман старший лейтенант Русаков и выжидательно остановился — должно быть, хотел что-то сказать командиру. Но, поняв, что не стоит прерывать этот разговор, отошел к пеленгатору и стал смотреть в него, хотя смотреть ему было решительно не на что: ни берега, ни маяков не было видно. Барабанщиков недоуменно посмотрел на штурмана и повернулся к Семену:
— Не положено, Никифоров. Тут война, мы не имеем права рисковать его жизнью, она и так у него складывается не очень-то счастливо. Надо его отправить в тыл.
— Не хочет он никуда с корабля уходить. Да и к кому его отправишь? Сирота же.
— В детдом куда-нибудь отправят. Там о нем лучше нас позаботятся. Да и учиться мальчику надо. Кто знает, сколько еще продлится война…
— Так мы его тут учить будем, товарищ капитан третьего ранга! Штурман наш вон до войны учителем работал, он согласен помочь.
Старший лейтенант Русаков и в самом деле был до воины учителем, но насчет Кольки поговорить с ним Никифоров не успел и сейчас боялся, как бы штурман не отказался. Но тот согласно кивнул и сказал:
— Конечно, с удовольствием. И сам я кое-что вспомню. Войне-то скоро конец, пора и о мирных делах позаботиться.
— Все-таки думаешь уходить с флота? — обиженно спросил Барабанщиков. — А я надеялся, что останешься.
— Нет, это решено раз и навсегда. Их вот учить кому-то же надо.
— Их и охранять кому-то же надо. Или ты думаешь, что после войны уже не понадобится?
— Может, и понадобится, только у каждого свое дело есть. Одним служить, другим детей учить.
Должно быть, они продолжали какой-то свой давний спор, и Никифорову это не понравилось: командир будто совсем забыл о его просьбе и не ответил на нее. Семен стал думать, как вернуть разговор в прежнее русло. И придумал.
— А я с вами не согласный, товарищ старший лейтенант, — сказал он Русакову. — Ну, фашистов мы разобьем, это уж точно. А сколько еще у Советской власти врагов останется? От них тоже страну нашу и ребятишек оберегать придется. Может, даже пуще прежнего, чтобы такое, как с Колькой, не повторилось.
— Верно, Никифоров, — одобрил командир.
— И с вами я не совсем согласный, товарищ капитан третьего ранга, — ответил ему Семен.
— Вот тебе раз, — удивился командир. — В чем именно не согласны?
— В том, что рассуждаете вы правильно, однако не до конца.
— То есть?
— Вот вы говорите, что и после войны землю нашу охранять понадобится. Это верно. А вот кто ее охранять будет? Я так полагаю, что мы с вами. А что касается товарища старшего лейтенанта Русакова, то пусть он детишек учит. А нам с вами молодых матросов учить придется. А кто они будут, молодые-то матросы? Да вот такие теперешние парнишки, как Колька. По возрасту это его нонешние ровесники, а через пяток лет им по семнадцать — восемнадцать стукнет.