Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики
Шрифт:
— Как продвигается работа? — спросил он.
Его сиб поднял голову.
— Только что послал главу к Шеолу, — сказал он. — Я смотрел на Максвелла свысока. — Он погладил свою маленькую бородку. — Всегда есть искушение рассматривать прошлое лишь как транспортное средство, которое привезло нас к нашему сегодняшнему величию. Единственной функцией этих людей было произвести нас, безупречно мудрых, благородных и во всех отношениях превосходящих своих предшественников. Помня об этом, я постоянно напоминаю себе, что эти люди жили среди невообразимой трагедии, болезней,
Он запнулся, внезапно поняв, что этого не следовало говорить, — Даву почувствовал, как страшное слово завибрировало у него в костях, словно он оказался внутри звенящего колокола. Но он сказал:
— Продолжай.
— Я напоминаю себе, — продолжил сиб, — что тот факт, что мы живем в современной культуре, не делает нас лучше, не свидетельствует о нашем превосходстве перед этими людьми — на самом деле, это возвеличивает их, потому что им приходилось преодолевать неизмеримо больше препятствий, чтобы реализовать себя, чтобы совершить все, что они совершили. — Застенчивая улыбка пробежала по лицу. — Вот поэтому-то слишком самодовольная глава была лишена права на дигатальное существование.
— Случай «Лавуазье», — прокомментировала Рыжая Кэтрин из-за своего компьютера.
— Похоже, — согласился Старый Даву. Его «Лавуазье и его время» удостоился премии МакЭлдоуни и проходил по многим другим номинациям. Даву представил, во что выльется оттачивание «Максвелла» до стандартов «Лавуазье».
Откинувшись на стуле, Рыжая Кэтрин пальцами зачесала волосы назад.
— Я набросала несколько заметок о проекте «Бигля», — сказала она. — Но у меня есть некоторые обязательства, которыми я должна заняться в первую очередь.
Они со Старым Даву избегали любых столкновений интересов и интерпретаций, удобно поделив между собой всю историю: она писала о «современном» мире, тогда как он нашел убежище в прошлом. Даву подумал, что его сиб имел преимущества в таком разделении труда, поскольку ее сюжеты с течение времени постепенно переходили в его область и оказывались подвластными его интерпретации.
Даву отодвинул несколько распечаток и присел на край стола Рыжей Кэтрин.
— Одна мысль не оставляет меня в покое, — сказал он. — В нашей цивилизации мы все записываем. Но последние секунды команды «Бигля» остались незарегистрированными. Означает ли это, что их не существовало? Никогда не существовало вообще? Что смерть всегда была их состоянием, и они просто вернулись в нее, подобно тому, как виртуальные явления растворяются в вакууме, из которого вышли?
Озабоченность затуманила глаза Рыжей Кэтрин.
— Их будут помнить, — сказала она. — Я позабочусь об этом.
— Кэтрин ведь не загрузила свои последние месяцы?
— Нет. Последние восемь месяцев так и не были отправлены. Она была очень занята и…
— Значит, это были виртуальные месяцы. Они вернулись в фантомную зону.
— Но записи существуют. Другие члены команды посылали загрузки домой, и я ознакомлюсь с ними, если получу доступ либо к самим загрузкам, либо к друзьям и родственникам, которые получили и пережили их. Существуют ведь и твои воспоминания, твои загрузки.
Он посмотрел на нее.
— Значит, ты загрузишь и мои воспоминания, да? У моего сиба, я думаю, имеются все файлы, — сказал он, взглянув на Старого Даву.
Она сжала губы.
— Это будет трудно для меня — мне наблюдать, как ты наблюдаешь за ней… — она покачала головой. — Я не осмелюсь. Во всяком случае, не сейчас. Не сейчас, когда мы все в таком шоке.
Разочарование вонзило в сердце Даву острые крысиные зубы. Ему не хотелось оставаться одному со своим горем; он не желал в одиночку лелеять свою печаль.
Он хотел разделить ее с Кэтрин, с человеком, с которым делил все. Кэтрин помогала отыскать во всем этом смысл, она объясняла ему весь мир. Кэтрин поняла бы, что он сейчас чувствовал.
«Я понял», — просигналил он. Рыжая Кэтрин, должно быть, почувствовала его фрустрацию, потому что она взяла его за руку и подняла на него свои зеленые глаза.
— Я сделаю это, — сказала она. — Но не сейчас. Я не готова.
— Мне не нужно сразу двух несчастий в доме, — сказал Старый Даву из-за его плеча.
Назойливый старый мошенник, подумал Даву. Но свободной рукой просигналил вновь «я понимаю».
Светловолосая Кэтрин поцеловала Даву в щеку и сделала шаг назад, не выпуская его рук из своих и прищурив серые глаза. «Не уверена, что мне нравится это твое юное тело, — сказала она. — Ты так не выглядел уже… наверное, не меньше века?»
— Возможно, мне хочется вспомнить счастливые времена, — сказал Даву.
Печаль коснулась уголков ее губ. «Это всегда опасно, — предостерегла она. — Но я желаю тебе преуспеть в этом». Она отошла от двери и сделала приглашающий жест рукой.
«Пожалуйста, входи».
Она жила в Тулузе, в маленькой квартирке с видом на аллею Сен-Мишель и розовые кирпичные дома Старого Квартала. На белых стенах квартиры висели терракотовые изображения Узиля и Тива, этрусских богов солнца и луны, а также крышка колодца с фигурой демона Харуна, появляющегося из подземного мира. Напротив этрусских божеств виднелось бронзовое изображение Голиша Розмерты, консорта исчезнувшего Меркурия.
Маленький балкончик был украшен кованым ограждением и полосатым парусиновым навесом. Рядом с балконной дверью купался в лучах солнца маленьких столик, покрытый красно-белой клетчатой скатертью: хрусталь, фарфор, корзинка с хлебом, бутылка вина. Из кухни приплывали вкусные запахи.
— Пахнет восхитительно, — сказал Даву.
«Выпьем?» — поднимая бутылку.
«Почему бы нет?»
Вино было разлито. Они устроились на диване, поболтали о погоде, толпах туристов, Яве. Воспоминания Даву о том путешествии, которое Безмолвный Даву и Кэтрин совершили на остров, были более свежими, чем у нее.
Светловолосая Кэтрин взяла его за руку.
«Я загрузила воспоминания Темноволосой Кэтрин, во всяком случае те, что дошли до меня, — сказала она. — Она любила тебя, ты знаешь, — абсолютно, глубоко. Правда». — Она облизнула губы.