Мир Трех Лун
Шрифт:
Он вскрикнул рассерженно:
– Для чего?
– Для вящей картины мира, – объяснил я степенно. – Когда много – это слишком. Перегруз. Пестрота. Ум человеческий не в состоянии удержать так много элементов. Мы, как и куры, лучше всего считаем до трех. Эльфы, гномы и люди… Три богатыря, три мушкетера, три солдата Киплинга, трое из Леса, зачем что-то еще? Даже три стороны света!
– Эльфы, гномы, альвы, – сказал он, передразнивая, – зачем что-то еще? Но вы все-таки существуете!..
Я почесал голову, чувствуя себя все увереннее и чуть странновато, словно выпил пару больших стаканов хорошего легкого вина.
– Ладно, убедил. Мы существуем. И вы существуете. Хотя нужно потрогать, чтобы убедиться. Я лично из племени тех, кто пока не помацает… Можно вон второго потрогаю? Оно такое трогательное…
Второй альв сказал оскорбленно:
– Еще чего! Меня еще никто не трогал!..
Первый альв сказал с сомнением:
– Если ты не маг, то как нас видишь? Так не бывает. Даже простые маги нас не зрят, а только особенные…
– Я и есть особенный, – заявил я гордо, – хоть и не маг. Особенный не маг. Я как бы живая легенда!..
Он переспросил:
– Ожившая?
Я помотал головой:
– Нет, ожившей быть не хочу. Это что-то вроде зомби, а я зомбей на дух не переношу. Я новая неумирающая легенда. Вы таких еще не видели!
Первый альф сказал с горделивым пренебрежением:
– Людей мы видим часто, это они нас не зрят в упор. Вы же часто вламываетесь в лес рубить деревья, собирать сучья или гоняться за оленями. Мы многое знаем о вас. И язык ваш, и обычаи…
– Это еще не все люди, – заверил я. – Лесорубы и охотники… это вообще не люди, а… так, видимость. Люди в городах, там у них то, что делает нас людьми. У вас как насчет городов?
Он покачал головой:
– Что это?
– Скопление домов, – сообщил я, – где живут многие тысячи человек в тесноте и обиде. Так принято.
– Нет, – сказал он озадаченно, – как-то обходимся.
– Первобытно-общинный, – определил я. – У вас одни преимущества! Промискуитет, отсутствие запретов… У вас хорошее общество!
Из темноты вынырнул еще один белесый альв, посмотрел на меня, а первому передал довольно противный даже с виду гриб, покрытый блестящей слизью.
– Вот, – сказал он, уточнил: – Пусть человек съест сразу, а то помрет еще в лесу. А зачем нам разлагающиеся трупы в таком красивом месте?
Первый протянул гриб мне.
– Съешь при нас.
Я сказал опасливо:
– Ребята, мне просто стыдно за ваше гостеприимство, а я ничем не могу! Можно, я хотя бы это вот есть не стану? Хоть чем-то вам отплачу!.. Вы для меня в лепешку расшибаетесь, а я, свинья такая…
Они переглянулись, старший пробормотал:
– Ты попал под три луны!.. А для людей это… потому и нас видишь. Это предсмертное.
– Видение?
– Да, – подтвердил он. – Ты умрешь раньше, чем доберешься обратно.
Второй пискнул:
– Доберется. Не умер же сразу под светом трех лун? Уже там помрет. Красиво так, на пороге дома!
Первый сказал мне бесцветным голосом:
– Три луны меняют людей. Умирают не все и не всегда, а вот кто в нашем лесу попал под свет трех лун, тот умирает в тот же день. Ты умрешь сегодня же. Очень мучительно.
Холодок ужаса пробежал по моей коже.
– Но это нечестно, – сказал я жалким голосом, – я же не для себя стараюсь, хоть и для себя, а как бы для общества, я же тоже оно самое, его лучшая демократическая часть… А что, в самом деле, вот так возьму и помру? И целая вселенная со мной исчезнет? А вы тогда как жить будете, если оно все пропадет?..
Второй пробормотал озадаченно:
– Не знаю, но попробуем.
– И ногой подергаю? – спросил я.
Альв кивнул, на выразительном лице я рассмотрел глубокое сочувствие.
– Насчет ноги не знаю, – признался он. – Но судороги будут. Видели.
– Уф, – сказал я, – от души отлегло. Только не ногой! Некрасиво. Я в душе, знаете ли, альв. А раз альв, то давайте свой гриб. Нам, альвам, это же самое то, лишь бы с ног сшибало! Да здравствуют альвы и всеобщий альвизм во всем мире назло отвратительным людям!
Он опустил на мою протянутую ладонь гриб, напомнивший большую скользкую улитку. Тех, что ползают без домика, виноградные, только побольше. Я задержал дыхание, напомнил себе, что человек – не свинья, ест все, потому и стал царем природы, французы даже лягушек едят, а итальянцы так и вовсе, сказать неловко, макаронники…
Гриб зашевелился и пополз по руке, намереваясь, наверное, взобраться на голову, а там распустить крылья и взлететь, как божья коровка, но я, задерживая дыхание, ухватил эту устричную гадость и сунул в рот.
Оно завозилось там, то ли устраиваясь на ночь, то ли попытавшись отыскать выход обратно, я старался проглотить сразу, благо скользкое, но то ли гриб, подобно улитке, уперся, то ли рефлекс хищника, но я жеванул, зубы раскусили эту гнусную плоть, я всегда изумлялся, как это люди едят грибы…
Весь рот обожгло, словно откусил жгучий перец. Жжение покатилось горячим колесом по глотке. Я торопливо прожевал и проглотил, лишь потом ощутил, что в этом что-то есть, изысканно-извращенное. В высшем свете постоянно жрут всякие гадости, даже кальмаров и креветок, тьфу, а этот гриб вообще-то как-то весьма…
Альв с любопытством наблюдал за моим лицом.
– Хорошо?
Я ответил честно:
– Лучше не бывает!.. Даже ночь уже не такая ночнистая. И вы все такие хорошенькие. Можно я вас расцелую? Платонически пока…
– Это все гриб, – сообщил он серьезно. – Не потеряй траву!
Они отступили в тень и растворились в ней бесшумно, как призраки.
Лес в самом деле уже не выглядит ожившим чудовищем, что-то даже милое, театральное в этих зловеще-толстых стволах с темными дуплами, болезненно покрученных ветвях, словно их терзает ревматизм, зарослях черного папоротника с узорчато вырезанными листьями…