Мир Трех Лун
Шрифт:
Лунный свет настиг меня, я ощутил страшный жар во всем теле, затем лютый холод, это поверх первого лег свет второй луны, но я с ужасом видел, как вершины деревьев быстро охватывает багровый огонь, это третья луна вышла во всем ужасающем блеске!
Мне осталось перебежать поляну, залитую страшным светом трех лун, а там снова густые ветви в три слоя, сердце колотится так, что уже вылезает из горла, грудь работает, как мехи в кузнице, слышу свои хрипы, вроде бы и не бежал, это от непонятной паники…
– Да не трусь, – прошептал я с отчаянием, – ну чего меня так трясет… Ну соберись…
Я задержал дыхание, в груди холодная глыба камня, но стиснул челюсти и побежал через поляну. Черная с серебряным блеском трава зашелестела по ногам, я на бегу перепрыгнул хитро затаившуюся в траве валежину, обогнул пень…
До темных страшных деревьев осталось не больше пяти шагов, когда толстые стволы резко изогнуло, тут же вернулись на место, но стали полупрозрачными, а за ними пугающе заблистали стены зданий немыслимой архитектуры…
Я пытался бежать, но время и пространство то ли исчезли, то ли сместились. Вместо моего тела пустой кокон, мощно наполняемый некими звездными потоками, а когда те натыкаются на остатки моей плоти, злобно завихряются и пропитывают полностью, меняя или вовсе уничтожая островки того, что осталось от моего «я»…
В то же время чувствую острую боль, задыхаюсь без воздуха, значит, еще жив, каждая клеточка тела горит в огне, каждый нерв уже не плоть, а металлическая раскаленная нить…
Я рухнул на землю, в груди хрипы и стоны, расплавленное олово сжигает обе половинки легких, сердце стучит чаще, чем строчит швейная машинка, но я жив, хотя всего корчит, подбрасывает, суставы плавятся, а сухожилия натягиваются так, что вот-вот лопнут…
Но даже распластанный, как жаба под колесом, я чувствовал, как пространство вокруг меня и во мне изгибается, прогибается, скручивается в нечто чудовищное, само время стало аморфным, протекает сквозь меня, как через мелкое сито, что-то оставляя в моем теле странное, чудовищное и опасное, а пространство космоса тоже во мне, непонятным образом связывая меня и звездное небо…
В конце, когда уже решил, что больше не выдержу, тело скрутила дикая чудовищная боль, настолько острая, что Жак, он же Корвель Мясогрудый, с его раскаленным прутом показался б девочкой с веером.
Я заорал, но заорать не получилось, нервы сами кричат и корчатся, сигналы не передают, я молча вопил в огне, а потом тело стало мертвым, я чувствовал, что уже ослеп и оглох, все во мне исчезло, как и я сам, только самая крохотная искорка живет, вот-вот погаснет, но все же пока еще…
– Держись, – велел я себе мысленно. – Тело сдохло, но пока душа в нем, ты еще не совсем…
Со всех сторон надвигаются чудовищные громады, я хотел отползти с их пути, но тело каменное, и вот уже под этой массой стало невозможно дышать, я вдруг сообразил, что все еще дышу, велел себе встать, но как встать, когда тела нет вовсе, отчаянно старался разжечь то, что еще сохранилось во мне.
Я прохрипел зло:
– Нет, я есмь… я существую… Броня моя крепка…
Искорка вспыхнула ярче, я ощутил, что если работаю, хоть и с трудом, языком и гортанью, то еще не все потеряно, для нас же языками работать и есть самое важное, заставил свое тело сдвинуться, и этот исполинский хребет в самом деле сдвинулся!
Я лежу все там же между двумя упавшими деревьями, что как две тюремные стены отгораживают меня от мира. Наверху из стороны в сторону двигаются на темном фоне угольно-черные громады, не сразу понял, что это массивы веток исполинских деревьев.
Донесся шорох, я скосил глаза в ту сторону. Над поваленным стволом поднялась одна голова, потом вторая. Обе странно белесые, почти призрачные, однако я чувствовал, что реальны и, если подойдут ближе, мои пальцы нащупают плоть.
Очень медленно начали пониматься, словно вырастая там за деревом из земли, плавно, как змеи, изогнулись в мою сторону. Обе как бы человеческие, хотя слишком удлиненные, таких людей не бывает, глаза крупные, что и понятно, ночные жители, а рты, напротив, крохотные, как у пиявок.
Если начнут жрать меня, то это будет гадко. Я слабо шевельнул пальцами и проговорил слабым голосом:
– Привет, ребята… Здорово здесь у вас…
Оба отпрянули, скрылись за стволом на той стороне. Я пошевелил рукой, собрал мышцы, напряг и распустил их снова. Незнаемые существа не выдают своего присутствия, но чувствую, они там.
– Как хорошо, – сказал я все еще тихо: опасаюсь, что голос даст петуха, – на природе… в лесной глуши… Вы тут как бы местные, да?.. Живете в уединении… и в единении…
Очень медленно одна голова приподнялась, огромные глаза уставились на меня с изумлением. И хотя морда все-таки нечеловеческая, но мы в состоянии рассмотреть всякие выражения даже на собачьей или конской морде, а я сейчас в таком обостренном состоянии, что рассмотрю выражение и в любом дереве.
Голос прошелестел так тихо, что я едва расслышал:
– Человек… ты нас видишь?
– Смутно, – признался я, – но все-таки… вот ты, а еще рядом с тобой еще… оп, спрятался…
Он прошептал так же тихо:
– Но этого не может быть… только Бесподобный Угагул мог нас зреть…
– А почему я должен вас не замечать? – спросил я шепотом. – Человек я простой и очень демократичный. Это глерды даже людей не замечают, если те простолюдины, а я не глерд, мне повезло, это им все дороги перекрыты, кроме одной-двух, а мне открыто все, если не считать того, что закрыто… Кстати, кто это такой ваш Преподобный Угагул?
– Бесподобный, – поправил он.
– Бесподобный, – согласился я, – да, это выше! Как я мог так ошибиться? Все равно что сравнить плотника со столяром!