Мир в латах (сборник)
Шрифт:
— Я знаю все, о чем вы думаете, — сказало бледное Привидение, дрожа и отступая в сумрак баптистерия. — Каждую фразу. Каждое слово. Я не предполагал сюда заходить. Я забрел в город. И внезапно стал превращаться во множество вещей — для каждого человека я выглядел по-разному, а там было множество людей. Я побежал. Они преследовали меня. Я спасся здесь. Дверь была открыта. Я вошел. А потом, потом… О, а потом попался в ловушку.
“Нет”, — подумал священник.
— Да, — простонал Призрак, — вы меня поймали.
Медленно,
— Вы не то… чем кажетесь?
— Нет, — ответил его собеседник. — Простите. “Я, — подумал священник, — сейчас сойду с ума”.
— Не делайте этого, — сказал Призрак, — я ведь тогда тоже сойду с ума вместе с вами.
— О Господи, я не могу отказаться от тебя, когда ты здесь, после всех этих лет. Ты знаешь все мои грезы — неужели не видишь, что просишь от меня слишком многого. Две тысячи лет все человечество ждало твоего возвращения! И я, я единственный, кто встретил, кто созерцает тебя…
— Вы встретились только со своей собственной химерой. Вы видите лишь то, что страстно хотите видеть. Но если отбросить все это… — фигура коснулась своей одежды, груди, — я нечто совсем другое.
— Что мне делать! — закричал священник, глядя то на небеса, то на Призрака, который от его крика испуганно шарахнулся. — Что!
— Отведите свой взор. И в тот же момент я уйду.
— Только… только это?
— Пожалуйста.
Священник, дрожа, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.
— О если бы этот момент продлился хотя бы час!
— Вы хотите убить меня? Если еще немного продержите меня в этом облике, моя смерть будет на вашей совести.
Священник прикусил пальцы, чувствуя, как все его тело сотрясают конвульсии горя.
— Вы… значит вы — марсианин?
— Не больше и не меньше.
— И я сделал это с вами своими мыслями.
— Вы сделали это неосознанно. Когда вы спустились с лестницы, ваши старые грезы захватили меня и преобразовали. Мои ладони все еще кровоточат от ран, нанесенных тайниками вашего сознания.
Священник в нерешительности покачал головой.
— Еще секунду… подождите…
Он впился жадным взглядом во тьму, где стоял Призрак, укрывшийся от света. Его лицо было прекрасно. А его руки… О! Они были неописуемо чудесны.
Священник кивнул. Он чувствовал безутешное горе, как человек, вернувшийся с той, настоящей, Голгофы. Но час пробил. И угли костра уже остывали на пустынном берегу озера.
— Если… если я отпущу вас…
— О, пожалуйста, прошу вас.
— Если я отпущу вас, обещаете ли вы мне…
— Что?
— Обещаете ли вы мне возвращаться?
— Возвращаться? — воскликнула фигура из тьмы.
— Раз в год — все, что я прошу, возвращаться раз в год, на это самое место, к этой купели, в это время ночи…
— Возвращаться?
— Обещайте!
— Я…
— Ну скажите же! Поклянитесь!
— Я обещаю, — сказал бледный Призрак во тьме. — Клянусь.
— Благодарю вас, о, благодарю.
— В какой день года отныне я должен приходить?
Слезы покатились по юному лицу священника. Он с трудом вспомнил то, что хотел сказать, и произнес:
— На Пасху, о Боже, да, на Пасху, начиная со следующего года!
— Пожалуйста, не плачьте, — сказала фигура. — Я приду. Пасха, вы говорите? Мне знаком ваш календарь. Да, а теперь…
Бледная, израненная рука умоляюще поднялась.
— Я могу идти?
Священник стиснул зубы, чтобы вопль скорби не вырвался наружу.
— Да. Только сначала благословите меня.
— Вот так? — послышался голос.
И рука осторожно коснулась его чела.
— Быстро, — закричал священник, он закрыл глаза и крепко прижал руки к груди, чтобы удержать себя и не схватить гостя. — Уходите, пока я не задержал вас навеки.
Бледная рука еще раз коснулась его лба. Он услышал быстрые удаляющиеся шаги босых ног.
Дверь открылась — блеснул свет звезд. Дверь захлопнулась.
Эхо пронеслось по церкви, облетев каждый алтарь, каждый альков, взмывая вверх подобно слепому полету одинокой птицы, ищущей и находящей успокоение в апсиде. Наконец реверберация затухла, и священник возложил руки на голову, как бы успокаивая и уговаривая себя — каким нужно быть, как снова научиться дышать, успокоиться, остыть, выпрямиться…
Наконец он приковылял к двери и взялся за ручку, испытывая страстное желание распахнуть дверь настежь и выглянуть на дорогу. Она должна быть уже пуста, хотя где-нибудь вдали и можно еще было, наверное, увидеть удаляющуюся фигуру в белом. Священник не стал открывать дверь.
Он побрел в обход церкви, завершая ритуал осмотра дверей, радуясь, что у него есть занятие. Потребовалось много времени, чтобы обойти все двери. Еще больше времени надо, чтобы дождаться следующей Пасхи.
Он остановился у купели и поглядел в чистую воду, в которой не было даже слабой примеси красного. Он опустил в воду пальцы и смочил лоб, щеки, веки.
Затем медленно побрел по проходу, подошел к алтарю, упал перед ним ниц и разразился потоком слез. Звуки его горестных рыданий возносились вверх и возвращались, отраженные от потолка башни, где в звоннице висел молчащий колокол.
Он оплакивал многие вещи.
Себя.
Человека, который был здесь за секунду до этого.
Тот долгий период времени, который должен пройти, пока не разверзнутся скалы и гробница снова не опустеет.
Пока Симон, называемый Петром, снова не увидит на марсианском берегу Призрака и не почувствует себя Симоном-Петром.