Мираж черной пустыни
Шрифт:
Старуха Вачера медленно сняла бутылки со спины.
— Дочь моя, — сказала она, — отведи меня в лес. Пришло время мне умереть.
Молодая Вачера уставилась на нее во все глаза.
— Ты заболела, бабушка?
Знахарка говорила спокойно, однако в ее голосе слышались нотки усталости, чего молодая Вачера никогда раньше не замечала в голосе своей бабушки.
— Дом наших предков разрушен. Священная земля осквернена. Теперь здесь лежит великое таху. Время, отпущенное мне для жизни на этом свете, подошло к концу. Отведи меня в лес, внучка.
Ее протянутая вперед рука была твердой. Вачера поставила
Они брели молча; только маленький Дэвид, которому было всего год и два месяца и который не осознавал обрушившейся на них катастрофы, гукал и ворковал. Несмотря на то что молодая Вачера отказывалась принять это, она знала, что ее бабушка на самом деле вот-вот умрет.
Они достигли безлюдного места. Бабушка села на грязную землю, усыпанную ветками и сухими листьями. Впервые за всю жизнь ее движения были похожи на движения старой женщины. Молодая Вачера изумилась тому, как быстро постарела ее бабушка. Уставшие суставы скрипели; руки и ноги не гнулись, а ведь менее часа назад, неся бутылки, знахарка была почти такой же проворной и бодрой, как и ее внучка, которая была на пятьдесят лет моложе ее.
Старуха Вачера сидела на земле, вытянув перед собой ноги.
— Скоро меня заберет к себе бог света, — тихо произнесла она. — И я буду жить с нашими первыми родителями, Кикую и Мамби.
Посадив Дэвида на землю, молодая Вачера сидела напротив своей бабушки и ждала. Случилось что-то ужасное, что молодая женщина представляла крайне смутно, что было выше ее понимания, но что однажды — она верила в это — она обязательно поймет.
— На землю кикую пришла печаль, — наконец произнесла старшая Вачера, ее дыхание становилось все тяжелее и тяжелее. — Пришло время перемен. Теперь я знаю, что родилась, чтобы увидеть закат кикую. Дети Мамби отвернутся от Нгайя, от своих предков, от законов племени. Они будут жить по законам белого человека, желая стать ему ровней. Древние традиции умрут и позабудутся. Матенге никогда не вернется к тебе, дочь моя. Белый человек приворожил его. Но мужчина, который когда-то владел тобой, не будет счастлив в своей новой жизни. Как гласит старая пословица, нож, однажды заточенный, режет и своего обладателя. Но его нельзя винить в этом, так как есть и другая пословица: «Сердце человека питается тем, что ему нравится».
Она замолчала. Солнечный свет начал медленно выползать из леса, оставляя позади длинные тени, похожие на змей, которые тянулись к женщинам кикую.
— Ты знаешь, дочь моя, что мы живем в своих потомках. Мужчина должен иметь много жен и много детей, чтобы наши предки могли жить вечно. Однако белый человек учит нас, что это неправильно. Мужчины кикую уже начали бросать своих жен. Скоро будет мало детей, и они не смогут принять все души умерших прародителей, поэтому духи наших предков будут бродить по земле неприкаянными. Скоро не останется ни одного фигового дерева, никого, кто будет общаться с нашими первыми матерями и отцами. Они канут в никуда.
Дрожащими руками знахарка сняла с запястья браслет — он был сплетен из ресниц слона и поэтому заключал в себе великую магическую силу — и протянула его
— Сейчас ты съешь клятву, внучка. А потом оставишь меня.
С каждой минутой лес становился все более темным и зловещим. Из-за множества таящихся опасностей и злых духов кикую никогда не отходили ночью далеко от дома. Но молодая женщина хотела остаться со своей бабушкой до конца, покуда смерть не заберет ее.
— Я не позволю им забрать тебя, пока ты жива, — решительно сказала она, имея в виду гиен, которые уже начали приближаться к женщинам.
Старуха Вачера покачала головой.
— Я не боюсь того, что они будут поедать мою плоть, пока я еще жива. Гиен нужно уважать и почитать, дочь моя. Я не закричу и не заплачу. Ты должна уйти, но прежде ты съешь клятву.
Вачера была в ужасе. Этот обряд был самой могущественной формой магии кикую; он привязывал душу человека к данному им слову. Нарушить такую клятву означало немедленную и ужасную смерть.
— Поклянись мне, внучка, землей, которая есть наша Великая Мать, что ты будешь защищать старые традиции и хранить их для будущих времен. — Старая женщина взяла в руку немного земли. Выводя над землей магические знаки, она закрыла глаза и сказала: — Когда-нибудь Дети Мамби отвернутся от белого человека и изгонят его с земли кикую. Когда это произойдет, они захотят вернуть традиции своих отцов. Но кто научит их?
— Я научу, — прошептала молодая Вачера.
Знахарка пересыпала землю в руки внучки.
— Поклянись землей, нашей Великой Матерью, что ты сохранишь законы и обычаи племени кикую и всегда будешь общаться с нашими предками.
Вачера поднесла руки ко рту и взяла немного земли. Проглотив ее, она сказала:
— Клянусь.
— Поклянись также, Вачера, что ты станешь для наших людей хорошей знахаркой и будешь продолжать магические ритуалы наших матерей.
И снова Вачера проглотила землю и поклялась.
— И пообещай мне, дочь моя… — У старой женщины перехватило дыхание: было видно, что она сражалась за каждый вздох. Казалось, ее тело уменьшалось и сморщивалось прямо на глазах. — Пообещай мне, что отомстишь тому белому человеку на холме.
Вачера пообещала отомстить мцунгу и проглотила клятву, глядя, как умирает ее бабушка.
12
Она шла по ночному лесу без страха, так как знала, что дух ее бабушки идет рядом с ней. Вачера ступала решительным шагом, не замечая вокруг себя теней, не слыша криков гиен, раздирающих человеческую плоть. Она протискивалась между деревьями, прижимая сына к своему крепкому молодому телу. Решительность и храбрость увеличивались в ней с каждым шагом, словно сила бабушки наполняла ее и растекалась по венам. С каждым оставленным позади деревом робость и мягкость Вачеры исчезали; с каждой треснувшей под ее ногами веточкой и отброшенным камнем ее страхи и неуверенность, свойственные молодым людям, покидали ее. Вачера взрослела с каждым шагом и духом, и телом. Она помнила все слова, произнесенные старшей Вачерой, и будет помнить их до конца своих дней.