Мираж
Шрифт:
Кутепов прошёл дальше, а Борисов шепнул Заботину:
— Выходит, Алёха, ты, как наш министр?
— «Как», да не так.
Полковник произнёс короткую речь и остался ею недоволен. Сказать бы, что главный враг — в тылу, что большевиков, дезертиров и агитаторов надо расстреливать, что, остановив немцев, начнём бороться с предателями в страте, но приходилось говорить общие слова о том, что Россия в опасности и нельзя прощать предательства. О каких предателях говорится, промолчал.
Предусмотрел полковник все варианты марша, не мог предвидеть только проливного дождя, всю ночь заливавшего походную колонну. Ему-то дождь не мешал: он жил полной жизнью, выполнял то, для чего родился на свет, продолжал начатое великим императором дело, под его, Кутепова, командованием Преображенский полк остановит врага.
На рассвете промокшие, уставшие солдаты подходили к населённому пункту Мшаны, где они должны были занять позиции. От дождя дороги так развезло, что лошади утопали в жидкой грязи чуть не по колено, солдатские сапоги хлебали холодную жижу.
Малевский-Малевич, ехавший чуть позади полковника, сделал предположение, что перед ними болото, и к деревне настелена гать, осторожно подсказывал, что неплохо бы закрепиться здесь и разведать местность. Может быть, лучше бы остановиться, не входя в деревню, но где бы тогда отдохнули солдаты после похода перед боем? И вообще никогда не надо мучить себя этими «если бы».
— Вам везде мерещится болото, капитан, — сказал Кутепов раздражённо. — Гать настелена на дороге на случай такой вот погоды. И незачем отсюда разведку высылать: там, за деревней, на высотках, пехота 176-й дивизии. Вперёд!
Промокшие, измученные переходом солдаты набились в избы и свалились, не дожидаясь кухни. Разведчики, проклиная погоду, матерясь, несколькими группами потянулись к немым выпуклостям высот, из-за которых дымились неугомонные тучи.
Кутепов и адъютант полка обходили избы, занятые солдатами. Хозяева испуганно кланялись, некоторые предлагали молоко и яйца, другие приговаривали: «Нэма ничого». Офицеры 2-го батальона заняли хорошую просторную избу, пили хозяйское молоко и подкреплялись своими запасами. Говорили, конечно, о политике — на двуколках из Тарнополя вместе с боеприпасами и санитарными принадлежностями привезли последние телеграммы и слухи. Большевистский мятеж подавлен. В Петроград вошли части, верные правительству. Участвовавшие в бунте полки разоружаются. Немецкие шпионы Ленин и Зиновьев скрываются, избегая ареста и суда. Говорят, что Корнилов будет назначен Командующим Юго-Западным фронтом.
Малевский-Малевич приветствовал поручика Дымникова, клевавшего носом над кружкой молока.
— Лео! Я видел вас в городе с той же красоткой. Привезли с собой? Ещё Польша не сгинела [15] ?
— Какая Польша?
— Что значит «какая Польша»? Ваша дама предпочитает красно-белые наряды. Это же цвета национального флага Речи Посполитой!
К отдалённому редкому громыханию артиллерии привыкли, но вдруг совсем близко расколола наступающий день пулемётная очередь, и винтовочные выстрелы пронзительно захлестали, захлопали, требуя, чтобы люди перестали пить молоко, спать, мечтать о счастье и бросились прятаться, убивать и умирать в мучениях.
15
«...Польша не сгинела» от польск. zginac — пропасть, погибнуть.
Никакой 176-й дивизии впереди не было. Спасать пришлось не армию и Россию, а свой полк. Если отступать — сзади болото, через него узкая хилая гать, уходить по ней под огнём — верная гибель. Значит, кто-то должен стоять насмерть, прикрывая отход других. Кутепов сам повёл 1-й батальон навстречу немцам и оставался в цепи под огнём до конца. Он знал, что если смотреть в лицо врагу, его не убьют, верил: жизнь русского воина Кутепова нужна России.
Командиры 2-го и 3-го батальонов организовали отступление. Первыми пропускали носилки с ранеными. Солдаты 7-й роты Заботин и Гришуков несли Борисова, раненного в живот. Как ни старались офицеры, а там, где грязная истоптанная дорога спускалась к болоту, возникла толпа. «Только носилки! — кричал Дымников. — Только раненые! Мёртвые подождут!» Телегу с телами убитых офицеров отводили в сторону, таща лошадь за уздцы. Лошадь храпела, разбрасывая пену, пытаясь встать на дыбы. Кованые ободья колёс глубоко вдавливались в мокрую мягкую землю, телега раскачивалась, и трупы зашевелились, будто оживая: чья-то рука свесилась вниз и болталась, чья-то Окровавленная голова повернулась на сторону...
— Меня... туда, — с трудом проговорил Борисов, увидев телегу, и забылся, закрыв глаза.
На тонувших в грязи брёвнышках гати люди спотыкались, носилки прогибались до предела, казалось, они вот-вот очутятся в болоте вместе с грузом.
Когда Борисова перенесли через болото и остановились перекурить, положив носилки на траву в редкой пятнистой тени кустарника, раненый очнулся и попросил пить. Но при ранении в живот пить нельзя, и Заботин, смочив платок водой из фляги, приложил влажную ткань к губам Борисова. У того вдруг будто силы появились — внимательно взглянул на Заботина, сказал спокойно, деловито:
— Алёха, посмотри мой живот.
— Чего смотреть, Коля? Повязку наложили. Кровь остановили. Заживёт.
— Посмотри, говорю. Подыми рубаху, сыми повязку.
Заботин, пересиливая себя, выполнил просьбу товарища, с ужасом смотрел на отвратительное месиво крови, кожи, мяса, ещё чего-то.
— Белое вылезает? А? Алёха. Есть белое?
— Чего-то есть.
— Хорошо видно?
— Видно, Коля.
— Тогда прощай, Алёха. Попа бы надо. Перекрести меня — сам не могу. Кончилась моя жизнь. Я эти раны в живот знаю. Провожал ребят с ними. Теперича и сам вот... У тебя баба есть, ребёночек, а у меня никого на свете не было. Одна матушка осталась... Отпишите... Не подымайте меня больше. Не жгите живот... Зачем живот жгёте?..
Борисов начал бредить, дыхание у него участилось, он захрипел, попытался поднять руку, дёрнулся и затих навсегда. Но на телегу, перевозившую убитых, ему попасть было не суждено: застряла в болоте, а тела офицеров оставили в церкви.
Отступали, соблюдая порядок. Остановились на открытом сухом лугу, несколько возвышавшемся над местностью. Впереди — хороший обзор, лес далеко на горизонте. Кутепов приказал здесь занять оборону. Проверили состав рот, полковник сам проследил за отправкой раненых в город. Немцы не преследовали полк. Можно было накормить солдат и отдохнуть.
Дымников, поужинав из солдатского котла жидкой пшённой кашей, курил папиросу, наблюдая, как среди редкого кустарника солдаты ставили палатку для офицеров. Ему опять вспомнилось словечко «тикать». Сегодня утром уцелел, а завтра? Лучше в Питере с кредиторами разобраться. Да их, может быть, уже и нет — сбежали от большевиков? Господин полковник не стал русским Бонапартом ни там, в Питере, ни здесь... Если уж следовать аналогии, то в нынешнем Аустерлице роль Наполеона играли немцы. Однако надо отдать должное командиру полка. Только его личное мужество позволило 1-му батальону сдержать немцев, и преображенцы не бежали, утопая в болоте, а отступали в полном порядке, и немцы их не преследовали.