Шрифт:
Annotation
Медленно дописывается
Карнишин Александр Геннадьевич
Глава 1. Убийца
Глава 2. Мария
Глава 3. Приезжий
Глава 4. Встреча
Глава 5. Серые
Глава 6. Сны
Глава 7. Комарики
Глава 8. Цыгане
Глава 9. Демократия
Глава 10. Серые.
Карнишин Александр Геннадьевич
Миргород (главы 1-10)
– - Пролог
Карла
Суд был чрезвычайный и военный, из трех офицеров, старший из которых был целым полковником. Вокруг площади стояли автоматчики, красиво расставив крепкие ноги в туго зашнурованных начищенных до блеска ботинках, и сжимая в руках короткие черные автоматы, направленные на толпу "во избежание эксцессов". Когда армия еще только разгружалась из подъехавшего внезапно к старому вокзалу длинного эшелона, а потом разгоняла на этом вокзале рынок и занимала посты на перекрестках, так и объяснили всем сразу, что все это исключительно временно и только "во избежание эксцессов".
Эксцессы какие-то все же были, потому что была слышна плотная стрельба в некоторых кварталах, и даже рявкали танковые пушки, и шел откуда-то едкий черный дым. Но почти все горожане исполнительно сидели дома, потому что было так объявлено для их собственной безопасности из широких рупоров громкоговорителей с крыш разъезжавших по городу специальных агитационных бронеавтомобилей.
Военный суд не занимался следствием, следствие уже было проведено опытными дознавателями. Суд рассматривал дело в совокупности, листая бумаги и читая написанные разными почерками слова и предложения. Потом суд коротко совещался, даже не уходя с площади, и тут же выносился приговор. Смертных приговоров, чего так опасалось, но одновременно и ждало население, не было ни одного, потому что, как объяснили военные, во всем почти мире давно уже отменили смертную казнь. Антигуманно это и не демократично - живого человека казнить.
Каждому выведенному из подвалов мэрии зачитывали его собственные признания и все то, что накопали дознаватели, опрашивавшие свидетелей произошедшего, потом спрашивали - согласны ли и есть ли что добавить или возразить. Потом судьи склоняли головы друг к другу, совещались совсем недолго, и молодой лейтенант с громким басистым голосом тут же объявлял приговор.
Кому-то дали всего год исправительных работ в пользу города и государства. "Серым" давали обычно не менее пяти и еще поражение в правах гражданина на пять лет вперед, и они тут же дисциплинированно отходили в сторону, под охрану новой милиции, набранной из добровольцев.
Были и те, кого торжественно и радостно освобождали из-под стражи за отсутствием вины. Они тут же шли к улыбкам и распахнутым в объятиях рукам, входили в толпу, сливались с ней и сами становились толпой, одинаково дышащей и смотрящей.
Карла вывели самым последним, и площадь сразу зашевелилась, зашумела. Качнулась толпа.
– Тихо! Сайленс! Силенсио!
– неожиданно зычно крикнул высокий и худой лейтенант, а автоматчики подтянулись, и некоторые даже клацнули для вида затворами, чтобы показать готовность не допустить никаких нежелательных эксцессов.
На Карле была та самая белая рубашка, в которой он когда-то появился в городе. Та, по которой его сразу опознавали поначалу, как не здешнего, не своего, чужого. У нее были длинные углы воротника, опускающиеся на грудь, высокие манжеты на шести пуговицах каждый. Пока Карл был в тюрьме, немного отросли волосы на голове и на лице. Уже не щетина, а небольшие мягкие усы и бородка, не скрывающие его улыбки.
– Ишь, улыбается еще, - переговаривались негромко на площади.
– Натворил нам тут гадостей разных, вон, даже армии пришлось вмешаться, а сам еще и смеется. Эх, не те времена сегодня, а то загнали бы его в развалины, да устроили охоту, как на совсем дикого, правил и порядка не понимающего... Нет, военные, конечно, тоже не мед, но расстрелов-то все же не будет. Говорят, теперь это не положено. Не то, мол, время. А жаль. Без расстрелов некоторые просто ведь ничего не понимают. А он же нам столько всего испортил!
– Да, и детей, детей наших...
– Погодите, - вмешивался кто-то.
– Разве и детей - тоже он? Вроде, это был другой случай?
– Да какая разница! Все они - преступники!
– Подсудимый, - между тем обращался к Карлу суд военного трибунала.
– Признаете ли вы свою вину?
– Не признаю, ибо не виновен ни в чем.
Толпа зашумела опять и подвинулась вперед, распухая, как тесто в опаре. По четкой команде из ворот старой казармы выбежал еще взвод автоматчиков и отделил второй линией центр площади от толпящегося народа.
– Запишите в протокол: вину свою не признает. Так... Суд рассматривает обстоятельства дела.
Судьи листали бумаги в тонкой картонной папке, поднимали изредка глаза на Карла, стоящего перед их столом, о чем-то тихо переговаривались. Наконец, кивнули согласно друг другу, и лейтенант встал, держа в руках листок с решением суда, уже подписанным всей тройкой.
– Карл, он же Иеронимус, он же Иеро Путник, он же Фридрих, он же, называвший себя в насмешку над жителями города бароном фон Мюнхгаузеном, не назвавший на следствии своего подлинного имени и не предъявивший подлинных документов, подтверждающих социальное положение и названную фамилию, обвиняется в смятении умов, незаконной деятельности и совращении молодежи, повлекшем массовые нежелательные эксцессы и необходимость применения армейской силы для поддержания установленного ранее порядка. Вины своей в ходе следствия и на суде не признал. Приговаривается...
Площадь затихла.
– ...Приговаривается к изгнанию на вечные времена с запрещением когда либо находиться в городе. Изгнание будет произведено немедленно по западному тракту через область вечного тумана.
– Убийцы!
– крикнул кто-то в дальнем углу площади и тут же захлебнулся своим криком, замолчал, как будто заткнули рот.
А площадь аплодировала решению суда военного трибунала. Площадь - аплодировала, хлопая в такт мерному движению конвоя: раз-два, раз-два, раз-два!
Целый взвод, как настоящий почетный караул, вел Карла от площади, шагая в ногу. И даже один бронеавтомобиль катился впереди, освещая путь фарами и ворочая для порядка башенкой со спаренными пулеметами. Полчаса всего идти бодрым шагом, если от центра в ту сторону, где туман. Вот уже и развалины начались, и пустыри между бывшими домами, заросшие по краям крапивой. Самая окраина города. А в ста метрах за ней сплошная белая стена вечного тумана.
Как его еще назвать, если после самой последней войны (да крайней же, крайней, говорили некоторые умники) встал этот туман вокруг города, и никто с тех пор не вернулся из него. Были одно время смельчаки, и были еще просто дураки, пытавшиеся на полном ходу, разогнавшись, проехать насквозь по дороге. Никто не вернулся.
Теперь по этой дороге шел Карл, отмахивая одной рукой в такт шагам и хлопанью ладоней какой-то части толпы, что последовала за конвоем. Раз-два, раз-два.
Пятьдесят метров.