Миротворцы
Шрифт:
– Хорошо дерутся, - говорит возникший из темноты брат Виктор.
– Мне бы так...
Володя непонимающе оглядывается на него.
От мечей летят искры. Бой затягивается, и наблюдающие начинают понимать, что проиг-рает не тот, кто менее искусен (степень владения мечом у обоих противников примерно сопос-тавима), а тот, кто первым устанет. И судя по всем, первым устанет Наставник: его движения с каждой минутой становятся всё более медленными, тяжёлыми. Володя в ужасе, но не знает, как остановить поединок. Когда то же самое доходит до брата Михаила, он поднимает автомат,
Наставник останавливается, опустив меч и тяжело дыша.
– Зачем? Зачем так?
– говорит он.
Брат Виктор изобразил бурные и продолжительные аплодисменты.
– Это было красиво!
– заявил он.
– Но теперь, Лёва, ты мне д о л ж е н.
– Ничего я тебе, Виктор, не должен, - сказал Наставник.
– Я не просил его убивать.
– Тогда он убил бы тебя.
– Это ещё вопрос, кто кого.
– Знаешь, - сказал брат Виктор, - нет у меня желания вступать в дискуссию над осты-вающим телом: театрально всё это, в духе тени отца Гамлета. А вот если посидеть где-нибудь, выпить...
Наставник на это предложение только покачал головой. Поднял тубус, вложил в него меч, как в ножны, сказал:
– Пойдём, Володя, ты всё мне расскажешь.
Они расположились на КПП, брат Мефодий заварил крепкого чаю, и Володя рассказал: и о предательстве друга Димыча, и о подлом обмане брата Василия, и о собственном ужасе при столкновении со столь явными нарушениями законов божьих. Наставник выслушал его со всем вниманием, а когда речь зашла о том, что Володя не понимает, как Бог мог допустить такое: и предательство, и обман, и жестокость - Наставник как всегда ответил цитатой из Книги:
– "Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его". Это было испытание, Володя. Ещё одно испытание. И ты с честью выдержал его.
Володя поднял голову и посмотрел Наставнику в глаза:
– Почему же так... страшно?
– Не страшно, Володя, это ещё не страшно. Вспомни, что претерпел Господь ради нас. Вспомни и задумайся, так ли тяжёл был сегодня твой крест?
И Володя с изумлением обнаружил, что все тяготы последних часов: боль, холод, позор, смертельный ужас - уже не кажутся ему столь всепоглощающими, способными заслонить всё другое. В самом деле, а что такого особенного случилось? Он жив, не ранен даже, ничего себе отморозить не успел - с чего спрашивается роптать?
– Господи, прости меня, что усомнился...
– прошептал он, склонив голову.
А Наставник кивнул и добавил к уже сказанному:
– "Вы ещё не до крови сражались, подвизаясь против греха"... Запомни это, Володя, самое тяжёлое и страшное ещё впереди. А сегодня ты справился честь тебе и хвала...
На следующий день Наставник уехал, увезя с собой плачущего Димыча. Бразды безраз-дельного управления лагерем на целые сутки перешли в руки брата Мефодия, который, конеч-но,
Свои лекции с последующими демонстрациями Артём вёл без особого энтузиазма, гово-рил нескладно и, вообще, производил впечатление человека очень далёкого от педагогики. Так, наверное, оно и было, и окончание сборов прошло в атмосфере тягостного недоумения: зачем всё это нужно, если никак иначе нельзя? Володя, единственный из мальчишек, кто не задавал-ся таким вопросом и чувствовал себя вполне уверенно - он проявил волю, сумел выделиться из общей массы сверстников и пройти испытание, назначенное ему Богом; Володя был горд собой и старался не замечать "мелких" проблем.
Первого мая он вернулся домой...
Глава четырнадцатая
Шабаш на Лысой Горе
1.
Андрея Мишукова перехватили на вокзале.
Он стоял в очереди к суточной кассе, где его и засёк Зимагор.
– Здесь Симакин, - сказал Зимагор в трубку мобильного телефона. Соответствую-щий описанию объект находится на вокзале.
– Перехвати его!
– распорядился Лысый Гера.
– Через пять минут буду на стоянке.
Зимагор протолкался сквозь очередь к Мишукову и аккуратно взял его под локоток.
– В чём дело?
– Мишуков обернулся.
– Пройдёмте, гражданин, - тихо сказал Зимагор.
– По какому праву вы...
– Мишуков попытался вырвать локоть из цепких пальцев незна-комого ему человека.
– По праву сильного, - Зимагор усмехнулся в усы.
– Не рыпайся, придурок.
Не выпуская локтя Мишукова, Зимагор извлёк свободной рукой удостоверение (то самое - выбитое буквально с боем) и продемонстрировал его окружающим. Мишуков поник. Только пробормотал сквозь зубы:
– Сука - Князев, слово не держит...
Зимагор его не понял, но уточнять и переспрашивать не стал, а повёл Мишукова к выхо-ду с вокзала. Лысый Гера и Сурок дожидались на привокзальной стоянке, сидя в "джипе" Сур-ка. При виде Зимагора с Мишуковым в компании, Сурок открыл дверцу и вышел навстречу. Зи-магор втолкнул Андрея в "джип", а сам остался снаружи, закурил.
– Рад видеть тебя в полном здравии, - поприветствовал Мишукова Лысый Гера.
Лицо Андрея просветлело.
– А, - сказал он.
– Это всё-таки вы...
– Надо же, узнал, - Гера наклонил голову.
– Ты чего, Андрей, сбежать решил?
– Это моё дело, - ответил Мишуков резко: увидев, что имеет дело не с правоохрани-тельными органами, а как раз наоборот, со своим собственным заказчиком, он осмелел.
– Я теперь вольный человек; хочу - дома сижу, хочу - в Москву еду.
– А как же работа?
– Меня уволили, - Мишуков мрачно усмехнулся.
– Я теперь безработный.
– Вот как?
– Гера, казалось, ожидал чего-то подобного.
– Кто уволил? Князев?