Миротворец 45?го калибра. Сборник
Шрифт:
– Пошел ты! – рявкнул Босяк, и было в его голосе такое, что Нищеброд враз осекся и замолчал. – Живой человек хренов, мать твою.
Сбросив котомку, Босяк извлек из нее письма. Отобрал те, что были адресованы жителям Старой Церкви, разорвал и пустил обрывки по ветру.
– Куда ж мы теперь? – заблажил Нищеброд. – А, Босяк? Смотри, что творится – всюду смерть.
Босяк на пару минут задумался.
– В Бугры пойдем, – принял он, наконец, решение.
– Так трое суток же идти, не дойдем.
Босяк устало хмыкнул.
– И хрен
Движение за спиной Босяк не увидел и не услышал – почувствовал, когда отошли от Старой Церкви километров на пять. Он крутанулся на месте, одновременно сорвав с плеча обрез. Вскинул ствол навстречу метнувшейся к нему из кустов фигуре и лишь в последний момент чудом удержал палец на спусковом крючке.
– Дяденька почтааааааарь!
Секунду спустя Босяк уже прижимал к себе чумазую, растрепанную девчонку, и она тряслась в его руках, ходуном ходили узкие плечи под рваным, заляпанным грязью ситцевым платьем.
– В притворе, – сквозь слезы сбивчиво объясняла девчонка, хотя Босяк ее и не спрашивал. – В купели. Меня дядя Бомж спрятал.
Вот оно что, горестно думал Босяк, поглаживая спутанные льняные волосы. Вот они, значит, кого прикрывали.
– Двое суток пролежала, потом выбралась. Все убиты, дяденька почтарь, все-все, я одна осталась. Меня Аленкой зовут.
Девчонка затихла, но Босяк еще с минуту держал ее, успокаивал, несвязно бормотал что-то поверх волос.
– Пить-есть хочешь? – спохватился он наконец.
– Хочу, дяденька почтарь.
– Сейчас, сейчас. – Босяк споро свинтил с наполовину полной фляги пробку, отступил на шаг, протянул флягу Аленке. Скинул с плеч котомку и стал суетливо развязывать тесьму. Он не заметил, как приблизился Нищеброд и встал в пяти шагах, поигрывая винтовочным стволом о ладонь.
– Жратву не переводи, – спокойно сказал Нищеброд, когда Босяк достал со дна котомки заначенные на крайний случай пакет с галетами и банку консервированной ветчины.
– Что? – опешил Босяк. – Ты о чем это?
– Не понял, что ли? Втроем мы не пройдем и часа – все сдохнем.
Босяк сморгнул. Только сейчас он осознал, что напарник прав – мертвяки не пропустят троих. Идти дальше можно было лишь парой или в одиночку.
– Что предлагаешь? – глядя на Нищеброда снизу вверх, спросил он.
– А то сам не знаешь что.
Босяк медленно выпрямился, поправил на плече обрез. Краем глаза увидел перекошенное ужасом девчачье лицо.
– Она пойдет с нами, – сказал Босяк. – Или со мной – ты, если хочешь, можешь идти один.
Нищеброд отступил на шаг. Скуластая разбойничья рожа закаменела, кровью налился наискось рассекший бровь шрам.
– Ты спятил? – цедя слова, проговорил Нищеброд, и речь его не была больше невнятной. – Мозгами повредился, видать? В одиночку сейчас не дойти, ты не хуже меня это знаешь. У нас с тобой договор.
– Класть
– Что-о?
Босяк не ответил, и Нищеброд вскинул винтарь к плечу. Отчаянно закричала сзади Аленка, а в следующее мгновение Босяк, еще сам не понимая, что делает, бросился на напарника. Подшиб локтем ствол, грохнул выстрел, и предназначенная девчонке пуля ушла в небо. Не удержавшись на ногах, Босяк полетел на землю, приложился об нее боком, откатился и вскинулся на колени. Сорвал с плеча обрез и выпалил из обоих стволов напарнику в голову.
Нищеброд еще заваливался, когда Босяк подскочил, вырвал из мертвых рук винтарь и метнулся к Аленке.
– Уходим! – выкрикнул он, ухватив ее за руку. – Живо, иначе нам конец!
Босяк весь вложился в этот бег, без остатка. Он задыхался, хрипел, а лес вокруг, казалось, рожал мертвяков одного за другим и вышвыривал их из невидимой утробы бегущим наперерез.
Босяк не знал, сколько времени длилось бегство, и как он умудрился не выпустить из своей ладони Аленкину, и как получилось, что не потерял оружие. Он пришел в себя, лишь когда наткнулись на ручей в десятке метров по ходу. По инерции Босяк пронесся еще несколько шагов и только тогда, наконец, остановился и потащил девчонку назад, потому что в воде наверняка водились утопленники.
– Дядя почтарь!
Босяк крякнул.
– Какой я тебе дядя? Сколько тебе?
– Семнадцатый пошел.
Босяк даже заморгал от удивления. Он не дал бы девчонке больше четырнадцати. Мелкая, худющая, голенастая.
– У нас все в семье такие, – объяснила Аленка. – Были, – добавила она, всхлипнув. – Мы с мамой были одного роста.
– Ладно, – буркнул Босяк. – А мне тридцать два, но все же дядей звать не надо. Меня зовут Босяк.
– Босяк, – повторила девчонка, словно пробуя слово на вкус. – А почему у почтарей такие имена?
– Сложилось так, – нехотя пояснил Босяк. – Сначала думали, что мертвяки не трогают нищих. Ну, у которых ни кола ни двора – только винтарь да котомка за плечами. Думали, они чуют как-то. Вот и стали называть почтарей Босяками да Каликами. Потом выяснилось, что мертвякам, кто ты такой, без разницы, но новые имена уже прижились. Я свое прежнее почти и не вспоминаю.
– А куда мы идем, Босяк?
– В Бугры. Это такая укрепзона в трех сутках пути. Если повезет, конечно. Ты стрелять умеешь?
– Нет, – Аленка потупилась. – Меня дядя Бомж хотел научить, но не успел.
– Тогда, наверное, не повезет, – вздохнул Босяк и тут же выругал себя. Тоже мне пророк, со злостью подумал он. Девке и так несладко, а тут еще он со своими прогнозами.
– Босяк, а у тебя жена есть?
Босяк почесал в затылке.
– Была, – сказал он. – Еще в той, в прежней жизни. Она погибла, как все.
– А в укрепзоне, что ж, нету?
– Никого у меня нету, – отрезал Босяк. – Да и какие сейчас жены?