Миротворец 45?го калибра. Сборник
Шрифт:
– Спи давай, – пробурчал он вслух. – Завтра поговорим.
Аленка обхватила его руками, прижалась совсем уже тесно. С минуту Босяк вдыхал запах ее волос. Затем провалился в сон.
Пробудился Босяк посреди ночи, секунду соображал, где он, затем подался в сторону, высвободился и вскочил на ноги. Аленка засопела в темноте, заворочалась, но не проснулась. Босяк, неслышно ступая, метнулся к выходу. Замер, слушая ночь. С минуту простоял недвижно, затем расслабился – снаружи
Почудилось, решил Босяк. Он размял плечи, уселся, за ремень подтащил к себе обрез и задумался. Поначалу – с сарказмом поразмышлял насчет женитьбы, потом мысли перескочили на услышанное накануне. А что, если не бред, внезапно подумал Босяк. Если не ересь.
Допустим, рай и ад на самом деле есть, заставил себя сделать нелепое предположение Босяк. И они, как сказал святой отец, переполнились. Древние покойники хлынули на землю и обнаружили, что место занято. Им это, естественно, не понравилось, а кому понравилось бы.
Босяк едва не рассмеялся вслух от несуразности этого предположения. Впрочем, было оно не более нелепо, чем идея об инопланетянах. Босяк заставил себя думать дальше. Допустим, мертвяки вытолпили живых в укрепзоны и успокоились. Не все – за исключением самых агрессивных и подлых еще в той, в прошлой жизни. Ну да ладно. Приспособились, значит, мертвяки и по новой осваивают теперь старые пажити. А тут… Внезапно у Босяка внутри похолодело: а тут прибывают новые мертвяки. Например, те, которые когда-то вторглись в эти края. Они еще не освоились, и они более развитые, несмотря на то что в башках у них тоже пусто. Тогда получается…
Босяк охнул. Тогда получается, что новые мертвяки будут воевать со старыми, а заодно и с уцелевшими людьми. Только более умело, чем прежние, более организованно. Подчиняясь бывшим своим царям, полководцам или кто там у них был.
От этой догадки Босяка заколотило. Выходит, мертвяки так и будут воевать, пока не изведут людей и друг друга. Стоп, подумал он миг спустя. А ведь это… Если мертвяков занять междоусобицей, им, возможно, станет не до живых.
А как же почтари, вытеснила прочие новая мысль. Почтари в нарисованную картину не вписываются – мертвяки их почему-то не трогают. Если только…
Если только мертвяки не принимают почтарей за парламентеров, осознал Босяк. Остатками памяти принимают или что у них там осталось. Парламентеров трогать нельзя, идут те по своим делам договариваться, и пускай себе идут.
С полчаса Босяк сидел недвижно, переваривая надуманное. От внезапно уложившейся в логику схемы не хотелось жить, но жить было надо, и он поднялся. Выглянул из блиндажа наружу. На востоке начинало уже светать.
– Аленка, – позвал Босяк. – Просыпайся, девочка, пора.
К полудню солнце заложило тучами, и жара, преследующая Босяка вот уже пятые сутки, наконец,
– Аленка, – обернулся он к притихшей, хмурящейся с утра девчонке. – Я знаешь что думаю?
Та вскинула на него глаза.
– Что?
Босяк остановился. Всю дорогу он непрестанно думал о своей догадке, по сравнению с которой все прочее казалось неважным. Для него неважным, но не для его спутницы. А ведь хороша девчонка, подумал Босяк. Миниатюрная, стройная, сероглазая. Ямочки вон на щеках.
– Пойдешь за меня? – неожиданно для самого себя спросил Босяк.
Аленка ахнула, отвела взгляд.
– Ты что, всерьез? – шепотом спросила она.
– Всерьез, – твердо сказал Босяк. – Так пойдешь?
Секунду спустя он прижимал ее к себе, путался пальцами в нечесаных льняных волосах, успокаивал.
– Босяк, родной…
– Что?
– Как тебя на самом деле зовут?
Босяк невесело хмыкнул.
– Борисом, – сказал он. – А знаешь, кем я был до нашествия?
– Кем?
– Не поверишь. Музыкантом. Закончил музучилище и лабал на виолончели в кабаках. В армии не служил, здоровьем был хиловат. Не знал даже, куда нажимать, чтобы из ствола вылетела пуля.
К трем пополудни выбрались на опушку – леса здесь заканчивались, дальше сплошной чередой шли поля, некогда распаханные, а ныне брошенные, заросшие сорной травой, осотом да чертополохом. Босяк недовольно вздохнул.
– Километров пятнадцать по ним топать, – сказал он. – Дрянные места – если что, не спрячешься. Но идти надо, другого пути нет.
Другого нет, отстраненно думал Босяк, сминая сапогами траву. Он исходил немало путей, побывал в трех дюжинах укрепзон, видел десятки оставшихся от городов пепелищ, а сколько раз глядел смерти в лицо, уже и не сосчитать. Теперь он идет новым путем, на этот раз к остановке на кольцевой. Босяк улыбнулся и подмигнул поспевающей по его следам Аленке.
Час спустя, едва перевалив через рассекающий поле пригорок, они напоролись на топтунов. Было тех великое множество – тысячи рассыпавшихся по полю живых мертвецов. Ближайшие ковыляли навстречу в трех сотнях метрах, не более.
– Назад, – прохрипел Босяк и попятился, увлекая за собой девчонку. – Быстрее, ну!
Он обернулся и застыл на месте. Позади тоже были мертвяки, и тоже во множестве. По всему полю, куда хватал глаз. Они приближались.
– Босяк, – с ужасом глядя на него, прошептала Аленка. – Борис, Боря… Теперь все, да?
Босяк не ответил. Это был конец, смерть подступала к ним с обеих сторон. Тем более верная, что над густой, надвигающейся на них цепью парил в воздухе десяток летунов.
Вот она, война, понял Босяк. Через десять-пятнадцать минут обе толпы сойдутся, и будет бойня. Им двоим в ней не уцелеть.